— Ату, ату его! — кричал Гэн.
Сыпало солнце на снег искры, ломался под ногами наст, и Рэми
рвался вперед, из последних сил, на крыльях безумного страха. И
знал, что не успеет, что спасения не будет.
— Ату!
Ноги болели невыносимо. Рэми бежал, рвал жилы, охваченный
желанием жить. Просто жить. А лай был все ближе. И казалось, что
опаляет спину горячее дыхание, и еще чуть, и вонзятся в кожу острые
зубы, рванут кусок мяса, потянутся к беззащитной шее. Быстрей!
Рвалась из груди боль, заливала глаза кровавая пелена, и медленно,
будто издеваясь, приближался берег.
Еще быстрее!
А лай был все ближе, а сил было все меньше. И пот застилал
глаза, и ноги гудели от напряжения, и сбилась с волос, свалилась в
снег шапка, а пальцы рвали завязки тяжелого плаща, скидывая его на
снег.
Быстрее!
Он видел только берег, спасительный берег. А там дорога, а за
дорогой — забор, дом, в котором можно спрятаться, забиться за
печку, отдышаться и найти силы, чтобы жить дальше. Надо только
добежать!
Крепкие руки обвили плечи, кто-то мягко толкнул в сугроб, на
глаза запросились слезы. За что? Он ведь почти добежал! Лай вдруг
затих, сменившись визгом, страх, еще недавно кипятивший кровь,
накатил волной слабости. Рэми не мог встать. Он даже пошевелиться
не мог. Он так и сидел на снегу, опустив голову и мучительно
краснел, чувствуя, как бегут по щекам беспомощные слезы. Стыдно-то
как. А предательских слез все равно не удержать.
Кто-то опустился перед ним на корточки.
— Ну же, малыш.
Малыш? И унизительно, и дивно. Никто и никогда его так не
называл. Рэми медленно поднял голову и вздрогнул, наткнувшись на
внимательный взгляд молодого незнакомого мужчины. И поверилось
этому взгляду. И ладони протянутой поверилось, и мягкой, дружеской
улыбке на тонких губах.
— Волчонок... — улыбнулся мужчина.
Но все равно... Через несколько дней падал за низким окошком
снег, стояла вокруг тяжелая, томительная тишина. Услышав, что
должен поехать в замок с незнакомцем, которого звали Брэном, Рэми
вырвался из рук матери, забился в угол кровати и вскричал:
— Не хочу!
Проснулась и заплакала сестра. Хрустнула в печи лопнувшая ветка,
и Лия испуганно обвила пухлыми ручонками шею матери, уткнув
заплаканное лицо ей в волосы.
— Ты не можешь остаться здесь, — сказала мать, осторожно
присаживаясь на край кровати и усадив дочь себе на колени.