Как и все в поместье — боится. А Люк еще и подозревает. Старшому
нужен маг? Старшой его получит. Все, что угодно получит, а потом
пусть убирается со своими подозрениями куда подальше!
Твердо решив написать запрос в столицу и как можно скорее, Арман
приказал позвать в кабинет секретаря и направился было к резному
крыльцу, как вдруг услышал в другом конце двора тихий то ли крик,
то ли стон.
— Мой архан!
Арман остановился, подумав, что ошибся: отчаяние в чужом голосе
казалось нереальным. И необычным. Оно стелилось по двору мягким
туманом, почему-то, вне обыкновения, не раздражая. Как будто
исходило от кого-то...
Арман не поверил собственным ощущениям, медленно обернувшись. И
опешил. Потом сбежал по ступенькам крыльца, пронесся по заляпанному
грязью двору и уверенно перехватил руку с занесенным топором.
— Убью! — зашипел кузнец, оборачиваясь.
Мелькнуло лезвие, отразив лучи солнца. Пальцы коренастого
рыжеволосого кузнеца разжались, топор полетел в грязь, чуть было не
саданув по ступне. Арман не боялся. Он задыхался презрением, как в
открытой книге читая душонку рожанина: злобное предвкушение крови,
быстро сменяющееся диким страхом.
У дровни свернулся калачиком другой рожанин, от которого лились
тугие волны отчаяния с легкой ноткой надежды. Он был совсем
мальчишкой, на какую-то зиму младше Армана. Заморышем, глупым и
беспомощным. И одетым в какое-то рванье.
Волосы его спутались, лицо было испачкано в грязи. И воняло от
него кровью, да так, что к горлу вновь запросилась тошнота.
Вспомнилось вдруг тело в лесу, раскрытые широко глаза и росинка,
бегущая по мертвенно-белоснежной щеке к золотым косам. А еще
вспомнилось тугое сопротивление под лезвием, когда Арман перерезал
горло Вороному. Да так явственно, что руки затряслись, а тошнота
стала совсем невыносимой. Надо успокоиться...
— За что ты его? — как можно более ровно спросил Арман, отпуская
руку кузнеца.
Полыхнуло на запястьях верзилы, успокаиваясь, золото татуировок,
чуть притупился льющийся на Армана страх, а мальчишка у дровни
поднял голову, окинув затуманенным взглядом. И как позвать
умудрился? Если от страха ничего и не видит? И душа его стелется
серым вязким туманом, отчего даже стоять рядом тошно.
— Помилуйте... — замялся кузнец. — Пришлый он. Вор, в сенях
ховался. Кто тебя пустил, тварь?!