Рэми повозился, выкарабкиваясь из-под лозы, исцарапался еще
больше и с ужасом подумал, что скажет суровый садовник, когда
увидит уничтоженные розы. Говорили, что они дорогущие, из столицы
привезенные... что к ним подходить, трогать, даже дышать на них
нельзя, тем более вот так сминать в некрасивый, запутанный блин. Но
думать и гадать было поздно. Вернуться незаметно уже невозможно,
вернуть куст — тоже. Потому оставалось идти вперед.
Где-то недалеко раздалось тихое поскуливание. Рэми скинул с себя
остатки лозы и шепотом принялся успокаивать показавшегося рядом
волкодава. Пес яростно махал хвостом, ластился к ладоням и, когда
Рэми обнял его за шею, чуть поддался назад, помогая встать.
Потому-то и выбрал Рэми путь через сад, что знал — собаки,
которые не пропускали никого чужого, его не выдадут. Мальчик
частенько приходил их кормить с Брэном, а этого пса, Черныша, и
вовсе знал с самого детства. С того самого мига, как появился малыш
на свет в теплой конюшне и уткнулся в ладонь влажной слепой
мордочкой.
— Тише, тише, — прошептал волчонок, поглаживая собаку по
косматой шее.
Черныш понимающе вильнул хвостом, осторожно лизнул ладонь Рэми,
залечивая глубокую, оставленную розами царапину. Он все так же
поскуливал и едва заметно махал хвостом, не спуская с человека
внимательного, дружеского взгляда, жадно ловил каждое движение,
будто спрашивая, чем еще может помочь или услужить.
— Тише... — Рэми глянул на окна — света нет, на счастье, его
никто не услышал.
Забыв про розовый куст и все еще саднившие царапины, он
скользнул под сень яблонь и понесся по узким дорожкам, обрамленным
низкими каменными оградами. Сад он знал как свои пять пальцев.
Собак, что легкими и едва заметными тенями выныривали из темноты,
не замечал. Смотрел тревожно на начавшее сереть небо и страшно
боялся опоздать.
У забора он погладил еще раз Черныша, поцеловал его в нос, и, не
слушая более тихого поскуливания пса, вскарабкался на растущую тут
яблоню. Управляющий Жерла давно уже порывался спилить старое
дерево, но не решался — больно вкусные и сладкие плоды давало оно
по осени. А Рэми было и на руку: ветви яблони свисали с другой
стороны забора и, если двигаться по ним осторожно, прислушиваясь к
каждому хрусту, можно выбраться из сада, минуя ворота с
охраной.
Дальше лес. Полный шорохов, но родной и понятный. И ручей. И
шаткий мостик, переливающийся в свете луны капельками росы. И еще
казавшаяся огромной нива, в мягкой, недавно вспаханной земле
которой увязали ноги.