— Что в нем хорошего-то?
— А плохого что?
— Так рожанин же, слуга, крестьянин. Не понимаешь?
— Понимаю, что молод ты и глуп. Временами слуги ближе родных
бывают. Потому что верны и не предают...
Шаги затихли, а Рэми еще долго сидел и не двигался, глядя в одну
точку. Он вдруг вспомнил слова Жерла о том, что волчица свирепая
была, что резала овец, оказывается, и людей, что деревне покоя не
давала. И Рэми ее выпустил...
Но ведь... он вспоминал умные глаза самки, ее горячее дыхание на
шее, мягкость ее шерсти под пальцами, вспоминал, сколько боли было
в ее затуманенных глазах. Вспоминал, как на миг стал с ней одним
целым, даже почувствовал, как гладит шерсть ветер, как убегает под
лапами луг, как хрустят одуванчики, как ласково греет зимнее
солнышко. И горечь мокрой коры, и мягкость талого снега, и ласковое
поскуливание волчат, и гордую радость, когда первый из них встал на
еще некрепкие лапы. Почему это все должно быть злом? Почему это все
должно быть обязательно убито, уничтожено? К чему эта война, где
люди обязательно хорошие, а волки — плохие? И почему Рэми все равно
не кажется, что он сделал что-то злое...
Но ведь старшой злится. Всерьез злится. И едва сдержался вчера,
чтобы не ударить... Рэми видел это в его глазах, читал на его лице,
в сжатой челюсти, во взгляде, ставшем вдруг ледяным. А ведь он для
Рэми как родной... роднее отца, которого волчонок никогда не знал.
Роднее Брэна, что как старший брат. И если Жерл злится, то не
просто так. И Брэн, наверное, разозлится. Еще хуже —
разочаруется...
— Вот ты где! — жесткая рука схватила за воротник, заставила
встать на ноги. Солнечный луч ударил по глазам, и взгляд Вела,
сумасшедший, злой, вдруг показался правильным, знакомым. Вот он.
Настоящий Вел. Не тот, улыбчивый. Не тот, что прислуживался. Не
тот, что звал на речку или в лес. Вот такой. Озлобленный, с
перекошенным лицом, с улыбкой, больше похожей на оскал.
— Думал, мы не догадаемся? — шипел Вел. — Твердил архан бате,
что тебя и быть там не могло, а кто вам поверит? Кто поверит, что
это не ты?
— Пусти, — прохрипел Рэми, но Вел не слышал.
— Ты хоть знаешь, как ты мне надоел-то, а? Любимчик дозорных. А
батя все ныл — подружись с ним да подружись. Мол, и дружкам от
дружбы перепадет. Перепало. Из-за тебя, суки, сапог мне не видать.
А я так старался! Так тебя обхаживал! Как девицу красную. И всех от
тебя разогнал, чтобы ты, сука, только со мной дружил. А ты что?