— Запомни этот урок, Арман. Запомни свою боль. Запомни, что я не
люблю арханов, которые не умеют отвечать за свою глупость. И ты
таким не будешь!
Глаза виссавийца засветились сочувствием, и Арман, поняв, что
сейчас его высекут, рванулся в веревках. Свист оглушил, кнут
распорол на спине тунику, а вместе с ней — кожу. Рванула спину
острая боль, и зеленые одежды виссавийца забрызгались кровью.
— Отпусти! — закричал Арман. — Как ты смеешь!
Молчание в ответ и новый свист, и густые волны боли. Зеркала в
алых брызгах, отражающие его стыд, кровь на паркете. Вновь свист,
поднимающий ветер, и тихий перезвон подвесок люстры. И уже нет сил
кричать, только рыдать, вздрагивать под ударами кнута, молясь об
одном — не потерять сознание, выдержать до конца, с гордо поднятой
головой. Эдлай не может его убить, не может... и это все сейчас
закончится.
— Хватит! — вмешался виссавиец. — Больше он не выдержит.
Веревки перестали держать, и Арман, обессиленный, свалился на
паркет. Он никогда и никого так ненавидел, как опекуна в тот миг.
Он хотел встать, но вновь упал на пол, содрогаясь от пронзившей
спину боли. Огнем рвало все — изрытые ранами спину и бока,
гордость, душу.
— Помоги ему, — попросил Эдлай виссавийца.
Арман чуть было не засмеялся через волны слабости. Попросил!
Подлец!
— Твой ученик не понял и не принял урока, — мягко ответил
целитель, опускаясь перед Арманом на корточки. — Плохо. Очень
плохо. Дальше будет хуже.
Его руки скользнули к и без того израненной спине, и, не
выдержав, Арман закричал. Он слышал, что за исцеление платят болью,
но не так же? Внутри все горело, катились по шее крупные капли
пота, весь мир исчез, а Арман завис в жаре, как в янтаре, с трудом,
огромным трудом пытаясь дышать... Отпустите! Проклятие,
отпустите!
— Дыши, мальчик, — прорвался через огонь голос целителя, и мир
вокруг вспыхнул красками и запахами.
Все осталось прежним: и льющийся через окна свет, и едва слышный
перезвон хрусталя, и блеск паркета. И запах крови, тревожащий
ноздри, никуда не делся. Зато дышать было так приятно, хорошо.
Лежать вот так — хорошо.
Глаза опекуна вновь вспыхнули синим, и пятна крови исчезли, а
через распахнувшиеся окна ветер принес запах листьев и земли.
— Ты... — медленно поднялся Арман.
Тело слушалось неохотно, не верило еще, что может вот так
двигаться и не быть наказанным болью, туника, недавно рваная и
пропитавшаяся кровью, была вновь целой. Окна, подчиняясь магии
Эдлая, с глухим стуком захлопнулись, и лязгнули, опускаясь,
задвижки.