А глаза-то у всех на мокром месте. Не иначе как слезы лили, пока
испуг не пришел. Теперь-то не плачут. Теперь даже как дышать
позабыли. Ох и умора. Вот не было бы так хреново, обязательно
оборжался бы. А Лизы нет. Да и бог с ней. Горло першит так, что
спасу нет.
— Пить, — произнес больной слабым голосом.
Настолько слабым, что и не понять, что там прошелестел голосок
юного императора.
— Ась? — растерянно пролепетал один из холопов.
Ну точно, Васька. Он уже переболел оспой, и медикус его определил
ухаживать за Петром, потому как хворь ему не страшна. А ничего,
повезло паразиту, только две отметинки остались, одна на
подбородке, а другая на виске. Вот бы и ему так. Лучше бы вообще
гладкий лик остался, но это пустые мечты. Так пить-то ему дадут аль
нет?
— Пить, — чуть громче произнес больной.
— Пить? Пить! Свет наш солнышко Петр Алексеевич! Радость-то
какая!
Все четверо разом бросились к постели, рухнув на колени и
потянув к нему руки. Холопы, рабы, люди бесправные и подневольные,
но именно они искренне и от чистого сердца оплакивали его горькую
судьбу. Это их слезы, роняемые на его чело, привели в чувство
обеспамятевшего. Знать, все же есть те, кто любит его всей душой.
Обидно, что это не те, кому он так щедро раздаривал свою любовь, но
и радостно, потому как есть такие, кому он дорог по-настоящему.
Народ русский, великий, могучий, многострадальный и
сердобольный.
— Васька, шельма. Ты пить-то дашь? — Голос
крепчал, хотя все так же оставался слабым и тихим. Но как
говорится — смотря с чем сравнивать.
Пить все же поднесли. Не холодная вода, как он надеялся, а
теплый сбитень. Ну да оно и понятно, кто же холодное подаст
больному-то. Но вот теплый сбитень... Его пить либо горячим, либо
холодным, а вот так... Не то. Впрочем, нечего нос морщить, ведь
полегчало же, и голос куда как крепче стал. Вот и ладушки.
— Вы чего ревете-то?
— Дык, государь-батюшка ты наш, тя уж соборовали. Думали,
помер.
— А вы чего тут?
— Дык, обряжаем тебя, Петр Алексеевич.
Василий с готовностью отвечал на все вопросы. Остальные только
кивали, продолжали осенять себя крестом и плакали. Вот только слезы
эти были слезами неподдельной радости. Он это знал точно, и от
этого понимания в груди расплывалось тепло, а тело наливалось
силой. Есть зачем жить! Есть ради чего бороться! Пусть все
лицемеры, но народ его любит от всего сердца.