Тут Наора удивилась так, что даже
невольно прикрылась одеялом и испугано оглянулась. Но нет, слава
Небесам, никого за спиной у нее не было; Наора даже для уверенности
похлопала рукой ― пусто, никого в постели не было. Но не было на
кресле и ее одежды.
Вместо нее в кресле аккуратно
расположилось что-то тонкое, шелковое, полупрозрачное, что вовсе не
походило на ее нижнюю рубашку из дешевого ситчика, в которой она за
неимением ночной сорочки спала. Такого она в жизни не
видела. Такого, она уверена, даже у Теаны не было!
Опасливо оглянувшись на дверь, Наора
встала, сделав несколько шагов по теплому мягкому ковру пола,
подошла к креслу, осторожно взяла пеньюар и, развернув, стала
смотреть сквозь него. Она даже не сразу осмелилась прикинуть его на
себя ― это было тем более глупо, что пеньюар был приготовлен именно
для нее, для кого же еще?!
А прикинув и взглянув на себя в
зеркало, девушка испытала еще более странную неловкость: пеньюар и
ее нижняя рубашка не то чтобы не сочетались одно с другим ― они
просто конфликтовали, враждовали друг с другом, будто сделаны были
в разных мирах, и эти миры отталкивали, отторгали друг
друга.
Небеса! Куда же она попала?
Не успела Наора подумать об этом, как
в дверь негромко постучали, и ей ничего не оставалось, как
броситься обратно в постель.
Стук повторился, и когда Наора
неуверенно произнесла: «Да, да, войдите!», дверь открылась, и в
комнату вошел тот самый человек, в котором она сначала заподозрила
призрака театра, потом приняла за коварного искусителя, и наконец
увидела в нем таинственного покровителя. Впрочем, сейчас он
выступал явно в каком-то другом амплуа.
Он по-прежнему был в сером небогатом
платье и в руках у него был столик для завтрака в постели, но на
лакея он от этого похож не стал ― столик с ароматно дымящимися
судочками в его руках казался неуместным. И, наконец-то, Наора
имела возможность его рассмотреть.
Был он не то чтобы высок, но за счет
худощавости ― не нездоровой худобы, а именно худощавости: жилистой,
гибкой, какой-то даже благородной, ― казался несколько выше
среднего роста; лицо имел тоже обыкновенное для худых людей:
вытянутое, узкое с прямым длинным носом, глубоко посаженными
глазами и большим ртом ― то есть скорее некрасивое, чем наоборот,
но несмотря на это одновременно и неприметное, и внушающее симпатию
даже при первом не него взгляде.