После этого Милютин достал планшет и
погрузился в изучение каких-то документов, а я опять стал думать о
Миле. Конечно, хотелось эти мысли отогнать, но пока не получалось.
Как ни крути, а я за неё переживал, кем бы она ни была. И ещё я
подумал, раз уж нашему расставанию было суждено случиться, то
хорошо, что это произошло прямо перед спецоперацией. В академии мне
было бы однозначно тяжелее в психологическом плане — всё напоминало
бы о Миле. А так уже через два дня мне должно было однозначно стать
не до того. Попытки выжить обычно хорошо отвлекают от ненужных
мыслей.
Так мы всю дорогу и проехали: Милютин
работал с документами в планшете да иногда кому-то звонил, а я
размышлял то о Миле, то о предстоящей спецоперации.
Граф Василий Семёнович Евдокимов
оказался очень гостеприимным хозяином. Я сразу же вспомнил
Денисовых и подумал, что, возможно, это какая-то особая черта у
московских аристократов. Сразу же с дороги нас пригласили за стол,
учитывая, что подошло время обеда, это было очень кстати и
отказываться мы не стали.
За обедом, помимо нас с Милютиным и
хозяина, присутствовали графиня Евдокимова и молодой граф Алексей —
сын Василия Семёновича, которым, разумеется, настоящую цель нашего
визита не сообщили. Меня представили, как двоюродного племянника
Ивана Ивановича, который приехал в Москву, чтобы посетить
Третьяковскую галерею.
Исходя из озвученной цели моего
визита, разговор за трапезой пошёл об изобразительном искусстве, и
я с удивлением обнаружил, что Иван Иванович в нём неплохо
разбирается. Они с графом в основном и вели беседу, а мы с графиней
и Алексеем лишь иногда вставляли короткие предложения.
Лишь в самом конце обеда речь
ненадолго зашла о политической ситуации в стране, предстоящих
выборах императора и неспокойной обстановке в Петербурге. Граф
Евдокимов очень переживал, как бы происходящее в эльфийской столице
ни спровоцировало большой политический кризис в стране. А
переживать было с чего — в Петербурге не прекращались волнения,
митинги недовольных политикой федерального центра и приговором в
отношении представителей пяти уважаемых эльфийских родов проходили
почти каждый день. Губернатор Вяземский уже не справлялся с
ситуацией — она ухудшалась с каждым днём.
Милютин старался убедить уважаемого
орка, что всё под контролем, но даже мне его слова не показались
убедительными. Но, возможно, я просто очень хорошо знал
петербуржцев и их характер — эльфов было сложно раскачать на
какое-либо действие, но если это удавалось, то остановить их было
ещё сложнее. И если в Петербурге эльфы начали выходить на улицы и
выражать недовольство, значит, ситуация действительно была накалена
до предела.