Вторым призраком был Гоша. Вернее,
Георгий Викторович. Тот самый наблюдатель, якого я из окна...
тудыть. Сказал бы сразу, что наблюдатель, я бы обходила его за
версту. Да, по поводу наблюдателей у меня... пунктик. Но он с месяц
усердно ухаживал и звал на свидания, морда сероглазая, прикидываясь
магом-иллюзионистом и туристом, и если бы я не зашла к тёте Фисе в
офис без предупреждения... Он вылетел в открытое окно с
сопровождающим «(Ещё раз увижу – убью!) Спасибо, что скрасил моё
одиночество, но в твоих услугах я не нуждаюсь!» Посреди бела дня и
на глазах у толпы прохожих. Не долетел до земли сантиметров пять.
Пожалела. Себя.
...и потом ещё долго в округе
судачили о самоубийце, который навернулся из окна, вскочил на ноги
и побежал. И так – пять раз. Врали безбожно. Никто его больше не
видел. И девицы вздыхали, что из-за любви, мужики – что по-любому
баба довела из-за низкой зарплаты, ипотеки и десяти кредитов, а
старушки шептались о «явно политической подоплёке».
Я зажмурилась и часто задышала.
Успокоиться... Главное – не нервничать... Но с такими сюрпризами
судьбы, похоже, пора носить лекарство с собой. Вот ведь как всё
поворачивается... Я нервно потерла зудящую левую руку.
Успокоиться... Ветер шуршал в сухих кронах, роняя листья, и пах
сырой прелостью. Сзади, из окон гостиницы, доносились вопли
обсуждений, спереди – зычный отцовский баритон, убеждающий...
Убеждающий. Я не понимала ни слова, а значит, он использовал
наблюдательскую магию. Они и не такое умеют, змеи... Но я
успокаиваюсь, да.
Прижавшись спиной к шершавому стволу,
я закрыла глаза, но по-прежнему прекрасно видела стоянку. Отец
что-то втолковывал маме, а та притворялась занятой. Красила губы,
но глаза в зеркальном отражении – серьёзные, встревоженные.
Гоша прислонился пятой точкой к
капоту машины и шарился в телефоне. Вид безразличный, а сам слушает
внимательно, выражение резкого лица хищное, и острый взгляд из-под
чёрной чёлки стреляет по сторонам. И, несмотря на «праздник», –
неизменные кеды, джинсы, тёмная майка, спортивный пиджак.
И ещё эта, незнакомая. Пальто,
каблуки, причёска «лесенкой», но назвать её человеком язык не
повернется. Слишком... деревянная. Зажатая. Стоит, как статуя, и
глаза светлые, холодные, невыразительные, как у мороженой рыбы. Я
втянула носом воздух и разочарованно сморщилась. Стена. И похлеще,
чем у Зойки. Девчонка дышала и ощущалась живой. А незнакомка – нет.
И, похоже, она...