– В карты он мне проиграл, – безмятежно произнес Нильс. – Пьяный
был – в дымину. Утром ничего не помнит. Ему объяснили, поверил
вроде, да теперь ходит, сочиняет, что обжулили его. Ну не
сволочь?
И эта фраза упала на благодатную почву. Тех, кто пытался
отвертеться от карточных долгов, стражники не любили, мало чем в
этом вопросе отличаясь от заключенных. Понятие чести, старательно
насаждаемое сверху, странным образом искажалось в реалиях Ластера.
К примеру, пренебречь служебными обязанностями считалось едва ли не
подвигом, а отказаться поддержать общую пьянку – великим позором.
За полгода службы в страже Нильс исплевался на эти дурные порядки.
В Комитете было иначе. Там работали на совесть, и в почете ходили
те, кто работает хорошо. Поэтому Комитет боялись, ненавидели,
уважали все. А пуще всех – стражники, чувствующие силу, с которой
им никогда не поравняться.
Топот сапог по мостовой. Нильс повернул голову, царапая
подбородок о штык, и едва сдержался, чтобы не взвыть: к нему бежал
тот самый первый стражник, которого пришлось обезоружить. На ходу
он снимал с плеча винтовку.
– Это он! – взвизгнул стражник. – Попаданец!
Стражники расхохотались, качая головами. Напряжение немного
схлынуло, штыки отодвинулись от Нильса.
– Какой он тебе попаданец, дубина? – сказал пожилой. – Чего ж он
тогда по-нашему так бодро лепит, а?
Нильс снова воспрянул. Да, за минувший год многое забылось. А
ведь и верно: попаданцы всегда болтали на каком-то своем,
непонятном языке. Не то колдовство на них не действовало вообще, не
то просто не успевало подействовать. Уже давным-давно по всеобщей
договоренности колдуны, представляющие цивилизованные поселения,
уничтожили языковые барьеры, заколдовав людей говорить на каком-то
одном, общем языке, который ни для кого не был родным, но странным
образом помогал легко и просто выражать любые мысли.
– Это он отобрал мое копье, – продолжал ябедничать стражник,
тыча в Нильса пальцем.
«Отобрал копье, – с тоской подумал Нильс. – И не стыдно ведь
врать! Сам уронил, растяпа, а я виноват».
Тут в разговор вмешался еще один стражник, стоящий левее. Он уже
давно пристально смотрел на Нильса.
– Что-то как будто лицо знакомое, – сказал он.
– Ну, так живу я здесь, примелькался, поди. – Нильс улыбнулся
самой нехарактерной для себя улыбкой. Но улыбка эта уже ни на кого
не подействовала. Пожилой стражник тоже нахмурился и кивнул
другому: