Чуть свет пробился в щель меж ставнями, Лиза их распахнула и
громко вскрикнула, увидев, что знакомая улица сделалась белой. Снег
в Вирту выпадал через два года на третий, да обычно так мало, что
детям едва хватало на крошечного серого снеговичка. Сейчас же
навалило по щиколотку, не меньше.
Хлопнула дверь дома напротив, и Лиза увидела Энрику со скрипкой.
Улыбнулась. Ох, и тяжело же ей, верно, пришлось в этот пост! Рика
постоянно играла – то на скрипке, то на арфе, то на фортепиано.
Играла, когда грустила, играла, когда радовалась, когда хотела
подумать и когда думать не хотела. Но в прошлый год его
святейшество Фабиано Моттола призвал горожан воздержаться от
всяческих развлечений в пост, и веселый домик на улице Центральной
уныло замолчал.
Лиза видела, как он умирает. Как постепенно перестали ходить
ученики к Энрике, потом – покупатели к ее отцу. Музыка покидала
город. Оставались только органные стенания в церкви, да те бешеные
скрипичные смерчи, что поднимала Энрика – одинокая музыкантша,
бросившая вызов целому городу.
Спохватившись, что сочувствует подруге и восхищается ею, Лиза
поспешно захлопнула ставни. Вот опять Диаскол в душу залез, будь он
неладен! Разве можно осуждать решения Фабиано Моттолы? Он – старший
жрец, его слово – закон, его мысли – тайна величайшая. Лизе ли
судить о них, глупой девчонке, рожденной во грехе? Энрике бы стоило
покориться, принять неизбежное, а не дерзить церкви в глаза.
Впрочем, сегодня она сделает шаг во взрослую жизнь, где, наверное,
что-то да изменится.
Лиза вышла из комнаты, сунула нос в кухню – там уже тепло,
вкусно пахнет пирогом и горько – табаком. Мама готовит, не выпуская
папиросы из зубов. Увидев дочь, улыбнулась – из-за папиросы
получился жуткий оскал – и махнула рукой.
– С добрым! – низким, с хрипотцой, голосом сказала мама. –
Сегодня-то хоть поешь нормально, или так и сдашься натощак?
Лиза прошла в крохотную кухню, уселась на заскрипевший
рассохшийся табурет. Мама, не отрываясь, следила за ней взглядом.
Вопрос прозвучал шуточно, но Лиза понимала, что ждут от нее ответа
на другой.
– Я не передумаю, – сказала она, глядя в глаза матери. – Я в
пять лет пообещала себя Дио, и…
– Да-да-да! – Мать вздохнула и повернулась к печи. – Знаю. Какая
я плохая, как каждого встречного негодяя в постель тащила, чтоб
тебе на кусок хлеба заработать.