Оно, казалось бы, и ничего, пошумит староста да родственники его
– и все пройдет. Осадок, конечно, останется, но всем люб не будешь.
Но, видать, не в этот раз. Хотя инквизиторских дознавателей пока и
не было, но священник их приходский как-то так вскользь помянул
дочь ее: мол, если дочка служкой сатаны оказалась, так ее кто-то
научить этому должен был. А кто ж ее лекарскому делу-то учил? Ясное
дело, бабка Ария. И по всему выходило, что в селе завелось гнездо
сатанинское. А к какому выводу могли еще прийти крестьяне, если
даже падре на то указывает? Вот и выходит, что если сам же падре за
нее не заступится, то ее без суда Божьего на костер вознесут, да
еще и внучку ее шестигодовалую вместе с ней пристроят. Бывало уже
такое. И никто их не осудит, а еще и весть разнесут о том, что
селяне, мол, сами сатанинское отродье извели.
Бежать нужно было. Да куда она могла бежать-то? Годы не те.
Внучку жалко. Если за самой Арией грехи водились – а кто без греха,
– то дите было совсем безгрешно. Нежно прижимая к себе маленькое
тельце, бабка для себя уже решила, что как только поймет, что
выхода нет, то сначала внучку зельем опоит, а потом и сама вослед
отправится. Как-нибудь уж вымолит она у Господа, чтобы он внучку в
рай забрал, а сама… Куда ж детоубийце – гореть ей в геенне
огненной, но то ничего, вот лишь бы внучку…
– Бабушка, откройте, – настойчиво доносился из-за двери голос.
Незнакомый голос. За многие годы она, почитай, каждого в селе в
этот мир приняла, да с хворями через нее прошли все, так что и в
этом селе, и в лежащих окрест она знала всех. А вот этот голос был
незнаком. Молодой такой, сильный.
– Дак спрашиваю же, кто?
– Уж не жечь вас пришел точно: тем, кто пожечь вас хочет,
стучаться незачем – не такая уж и крепкая дверь, вышибут на
раз.
А что тут скажешь, прав парень, как есть прав. Дверка и впрямь
хлипенькая, а крепкая-то и не нужна была никогда. Домик ее стоял на
отшибе, у кромки леса: сколько добра они с дочерью за многие годы
селянам сделали, а за частокол их так и не допустили. Однако не
боялась она ни лихих людишек, ни селян. Лихие – они тоже люди, и
хвори их так же одолевают. А как так, то к кому? К ней, благо
разницы она никогда не делала: раб божий в лечении нуждается, разве
ж она может не помочь. Селяне – те только с просьбой, а если так,
как сейчас, то и крепкая дверь не поможет: не сумеют вышибить –
вместе с домом пожгут.