Но я
не чувствовала, что сошла с ума. Наоборот, еще никогда я не была более целостна
сама с собой, более созвучна своему внутреннему миру, чем сейчас. Я приняла
решение. Наверное, оно пришло ко мне еще тогда, когда мои глаза тонули в черной
синеве ЕГО глаз, и я медленно передвигалась, цепляясь за решетку. Наверное, оно
было заложено внутри вместе с генетическим кодом и впиталось мне под кожу
вместе с каждой молекулой запаха моего Айсберга.
– Это
добровольная ссылка. Это какое-то невероятное самоубийство.
–
Почему? Я могу там жить, как и здесь. Жить так же, как и раньше…Мы обустроимся
с девочками и Льдинкой. Я знаю несколько языков. С вашими рекомендациями я могу
работать в школе. Вы же можете это сделать ради меня – достать рекомендации из
института. Я обо всем подумала…Я не капризная, я справлюсь. Деньги на первое
время у нас есть.
–
Справится она. Одна…на севере. Черт знает где. Как же я отпущу тебя? Ты не
представляешь, какая это дыра! Я бывала там проездом! Бывала в этом городе, в
этой жути…Ты знаешь, что такое городок при огромной колонии? Ты понятия не
имеешь, что там за жизнь! Это даже не цивилизация. Туда насильно не едут, не
то, что добровольно. Я все понимаю…но не это, не эти похороны. Ты молодая, ты
еще нашла бы свое счастье. Даже с тремя детьми. Красавица, умница. А ты…все
ради него…ради…
В
больших серых глазах слезы, и руки заламывает. Но мы обе знаем, что своего
решения я уже не изменю.
– Я
понятия не имею, как мне жить без него…я понятия не имею, как мне жить вдалеке.
Я поеду туда и сделаю все, чтобы быть рядом. Я чувствую, что так надо,
чувствую, что это правильно.
–
Никто не даст! Это тебе не здесь…это тебе не договориться за взятку. Там другие
правила и законы.
–
Посмотрим!
–
Упрямая! Ты…какая же ты упрямая!
–
Девочек лучше всего увезти, лучше всего уехать так далеко, где нас никто не
найдет. Гройсман позаботился о том, чтобы у меня были новые документы,
позаботился о документах девочек и Льдинки.
Она
складывала посуду в раковину и больше на меня не смотрела. Я видела, что ее
плечи слегка подрагивают, и знала, что, возможно, она плачет. Внутри все
разрывается от жалости, но в то же время сердце бьется уже совсем в ином ритме.
Оно умчалось вместе с поездами в самую синюю и мрачную даль.