Лариса
Николаевна так и не вернулась. Я прождала ее до семи утра и разбудила девочек,
вызвала такси. Еще какое-то время смотрела в окно, всматриваясь в дорогу. Не
пришла. Что ж…значит, прощания не будет. Может, так и легче уезжать. Наверное,
мне было бы трудно прощаться.
Сонный
Льдинка сладко пахнет молоком, а девчонки похожи на двух разбуженных котят.
Быстро собираются, взволнованы, но явно жаждут дороги. Детство не знает страха
неизвестности. Детство сжирает любопытство и жажда новых впечатлений.
Таксист
помог мне уложить чемоданы. Какое-то время я смотрела на приютивший меня дом,
потом закрыла калитку, спрятала ключ в почтовый ящик.
– А на
поезде долго ехать?
– А
где наш вагон?
– А мы
поедем сами в купе?
– Да,
мы поедем сами в купе, потому что нас как раз четверо.
–
Марина сказала, что нам ехать несколько дней с пересадками.
–
Крутооо, несколько дней на поезде. Чур я на верхней полке!
– Нет,
я!
–
Яяяя!
– Там
две верхние полки. Мы с Льдинкой будем все равно внизу. Не ссорьтесь.
Подала
билеты проводнице.
–
Одна…трое детей. А отец-то где?
– Отец
там ждет.
Бодро ответила
я и даже улыбнулась, чувствуя, как раскраснелись щеки на холоде, и прижимая
поудобнее Льдинку.
–
Дочкаааа, Маринкааа, девочкааа…
По
перрону бежит Лариса Николаевна. Прихрамывает. Платок с головы упал, концы по
земле волокутся.
Обнялись
резко, я зарыдала, и она тоже. Жмет к себе, по голове гладит.
–
Девочка моя, ты ж мне, как дочка…дочка, как я без тебя. Вот…вот вам поесть в
дорогу собрала. И…письма-рекомендации. К Ивановне пешком ходила, всю ночь
письма сочиняли, потом котлеты жарили и пироги пекли, а к утру на стуле
задремала, а проснулась и думала с ума сойду. Опоздала.
Целует
меня, гладит, в руки пакет сует.
– Там
адрес…там у Ивановны сестра двоюродная – Марья Петровна. Все данные записала на
бумажке. Поищи ее…может, сможет тебе помочь. Прощай, моя девочка. Дай перекрещу
на дорожку.
В лоб
поцеловала, перекрестила, обняла еще раз.
– По
вагонам! Поезд трогается!
–
Прости, если что не так…звони, пиши…
Отрицательно
головой качаю.
– Не
знаете вы меня. Если что, говорите – сбежала, и куда – не знаете.
– Не
бойся…никто и никогда не узнает от меня, где ты…Храни тебя Бог.
Поезд
тронулся вначале очень медленно, потом постепенно начал набирать ход. Ее
одинокий силуэт превращался в маленькую точку, пока не исчез совсем, и я не
поняла, что сквозь слезы не замечаю капли дождя на стекле.