— Попытаешься
позвать на помощь, убью, чего я крайне не хочу делать. Выслушай, прошу, не
заставляй идти на крайние меры.
—
Убери нож… — прошипел я, малость прифигев от старческой наглости.
—
Тогда поклянись, что станешь слушать! Ты должен быть готов прежде, чем откроешь
сундук!
— Убери
нож, яж тебе дураку яйца оторву…
—
Ты должен понять, что рискуешь обречь нашу страну на погибель, — перебил Аристотель.
— Сначала индийский поход, теперь флот, Аравия, все это сделано не так просто! Великий
Александр преследовал одну единственную цель… — он запнулся. — Прошу, я поверил
тебе, поверь и ты мне хоть раз. Я ведь мог еще днем сказать полководцам, что ты
не тот, за кого себя выдаешь! Им только нужен повод, чтобы избавиться от тебя! Сейчас
ты был бы мертв, но я не сделал этого. Почему? Все потому, что услышал твои
слова тогда, о том оружии, о том, что искомое Александром чистая правда. Ты
сумел закрепить мою веру, сделать ее непоколебимой и окончательной, так и
поверь ты мне сейчас…
Я
не дал ему договорить и сжал пятерней яички Аристотеля, превращая их в смятку.
—
У-у-у! – старик выронил нож.
Старик
замер у стены, скрючившись и держась за промежность, растирая прищимленные
яйца.
— Я
ведь тебя предупреждал – убери нож, — сказал я. — Или недостаточно популярно
объяснил?
—
Ты должен выслушать меня, Александр, — зашипел Аристотель. — Если бы ты знал,
что лежит в ящике, ничего бы этого не случилось… Ты бы не боялся всех этих так
называемых «врагов». Тебе не было бы дела не до чего, кроме себя и собственных
стенаний.
—
Что там? — грубо прервал я.
— Вечная
жизнь, — выпалил старик на одном дыхании.
—
Что ты несешь, — я вернулся к кровати и буквально рухнул на нее, захватив нож с
собой, чтобы старику было неповадно тянуться к его рукояти.
— Это
не бессмертие, да и не существует бессмертия, видят боги! Но здесь, — он кивнул
на сундучок. — Здесь лежит то, что могло обессмертить Македонского в глазах не
только нас, современников, но и потомков на многие века вперед! Здесь карта, на
которой прочерчен путь к безграничному знанию, — Аристотель перешел на едва
различимый шепот.