— Теплая…— еле слышно повторил Хаук, повысил голос: — Слушайте
все! Хорошенько запомните вот эти цветы. — Он снова ткнул пальцем в
растения. — Обычно он цветет поздней весной и летом. Никогда, ни за
что их не трогайте , если не хотите покрыться волдырями, как от
ожогов! И не давайте их скоту. Листья тоже лучше не трогать,
особенно в летнюю жару. Все слышали? А теперь за дело.
Вокруг засуетились, одни начали распрягать лошадей, другие стали
стаскивать вещи с телеги. Эрик бросил венки в стебли, поджег.
Какое-то время казалось, что горит лишь воздух, а растение остается
невредимым. Наконец, начали скукоживаться, чернея, цветы.
Эрик огляделся. Адела так и сидела на земле, Ингрид, присев
рядом, что-то негромко говорила. Адела всхлипнула, и ткнулась лицом
ей в плечо.
Эрик встретился взглядом с Гарди. Указал глазами на Аделу, потом
на Хаука. Гарди кивнул, шагнул к племяннику. Тронул за плечо.
— Иди к жене и успокой. Ты и правда напугал ее.
— Меня кто успокоит? — буркнул Хаук, поманил Эрика жестом.
Но даже когда тот подошел, помедлил, прежде чем еле слышно
спросить:
— Останутся шрамы? На лице?
Он провел пальцем поперек лба, как будто очерчивая венок.
— Это все, что тебя волнует? — не удержался Эрик. Не его дело
судить других, но…
— Не учи меня, сопляк! — Хаук поглядел на жену, снова понизил
голос. — А что беспокоит тебя?
— Она сказала, что запах чудесный. Значит, нюхала долго. Может,
повезет, все-таки сейчас не настолько жарко, как летом. А
может…
А, может, ядовитые испарения обожгли не только руки и лицо, но и
дыхательные пути.
Хаук выругался, поняв, почему Эрик не договорил.
— Когда ты будешь знать точно?
— К вечеру. Если у нее высокая чувствительность, и начнется
крапивница и отек, — раньше. Но будем надеяться, что все
обойдется.
Хаук горестно покачал головой.
— Кому только пришло в голову остановиться здесь!
— Мне, — проговорил Гарди. — Пора было сделать привал, Адела
сказала, красивое место, так почему бы и не здесь? Ей понравились
эти цветы. Кто же знал... У нас они не растут.
Хаук, махнув рукой, прошел мимо него к жене. Отодвинул Ингрид,
опустился на траву рядом, провел пальцем по щеке Аделы, стирая
слезинку. Негромко заговорил. Ингрид отступила на несколько шагов,
но не ушла.
Эрик не стал слушать, что говорит Хаук. Тоже, небось, считает
зазорным при всех обнять и утешить. Одаренных пустые считали
распутными лишь за то, что те позволяли себе прилюдные нежности. Но
что может лучше успокоить напуганную женщину, чем надежные мужские
объятья и заверения, что все будет хорошо?