Очевидно, боль от потери семьи и
гибели Родины (в привычном для него понимании) преобразила Евпатии,
вдохнув в него такие силы на праведную месть, коих он сам в себе
ранее не находил и даже не подозревал… И вот именно от понимания
того, что я оказался рядом с живой легендой, я и испытал сильнейшее
благоговение!
Коловрат стремительно преодолел
ступени, ловко впрыгнул в седло – и лишь скользнул по мне взглядом,
тут же переведя его на остальных воев сторожи. Очевидно решил
посмотреть на выделенное его отряду сопровождение… Впрочем, в
момент встречи глаз мое сердце отчаянно забилось, я напрягся,
открыв рот – вот только слова тут же застряли в мгновенно
пересохшем горле! Зараза, как некстати-то я проникся моментом,
отчего столь сильно заволновался – а тут еще наложилось понимание
разницы наших статусов и одновременно с тем безмолвное почтение, с
каким боярина встретили остальные дружинники!
Ну же, решайся!
Я было вновь нерешительно открыл
рот, но тут же поймал на себя сердитый взгляд недобро прищуренных
глаз Кречета, вышедшего следом за Евпатием – мол, молчи дурак,
после подойдешь с просьбой, коли момент представится! Но вот именно
этот тяжелый взгляд, напор, с каким дядя пытался меня
ментально подавить да заставить молчать, придали мне вдруг той
решимости, чтобы громко и четко воскликнуть, обращаясь к Коловрату,
уже повернувшемуся ко мне спиной:
- Боярин! Ты зря едешь в Чернигов.
Михаил Всеволодович не даст помощи, только время потеряешь!
Евпатий ожидаемо развернулся в
седле, смерив меня одновременно удивленным и сердитым взглядом. Но
уже мгновением спустя он саркастично усмехнулся, не проронив при
этом ни слова, а ко мне уже подскочил Кречет, страшно зашипев:
- Не твоего ума дела, дурак! Молчи,
коль умного сказать нечего!
Однако, уже заговорив, я вновь обрел
уверенность – и остановить меня дяде не удалось:
- Дело, конечно, твое, боярин. Но
коли ты не хочешь, чтобы воспоминания о том, как Руся и Данкой по
сугробу к зайцу бежали, да ты следом… Да как ты старшенькую в
первый раз в седло Вихря посадил, не будили в твоем сердце боль
лютую – лучше бы тебе меня послушать.
В этот раз на лице Евпатия написано
изумление пополам с ужасом и одновременно недоверием. Несколько
секунд он молчит, после чего отвечает вопросом на вопрос с
нескрываемой угрозой в голосе: