– Утермарке даже сознание потерял,
хотя все знают, что у него дубовая голова! – кивнул
Маннергейм.
– О, да! Пришлось его тащить на руках,
словно благородную даму, потерявшую сознание от услышанного грубого
слова! Так получилось, что у нас не было для храброго Ганса
флакончика с нюхательной солью! Но нам еще повезло – на тех, кто
пытался лезть по лестнице слева от нас вылили со стены бадью с
дерьмом! Тебе смешно, Пауль, а у того кнехта, что уже почти
докарабкался до верха стенки от неожиданности и от скользоты
сорвались руки и подошвы, он собой снес всех, кто был ниже на
лестнице! – печально усмехаясь, сказал капитан.
– Они там поломали себе руки и ноги. И
внизу сложились в огромную кучу дерьма, потому что многие
покалечились и больше ни на что не годились. А уж вонища там
стояла! – опять кивнул Маннергейм.
– По мне, так уж лучше дерьмо! Тех,
кого обдали кипящей смолой, цирюльники уже спасти не смогли, –
возразил капитан.
– Мерзкая штука – смола. Затекает под
доспех и потом одежду не снять, кроме как оторвать ее вместе с
прикипевшей кожей и мясом, – передернулся каптенармус.
Генрих грустно и глубоко вздохнул.
Молча поднял бокал.
Все выпили, каптенармус налил еще.
Хауптманн молвил:
– Несмотря на всю нашу храбрость
первый штурм провалился совершенно бесславно. Стоило ожидать,
учитывая талант нашего Кеттлера!
– Он снова проявил долбесть!
– со значением произнес ехидный Маннергейм.
Пауль глянул вопросительно. Не понял
каламбура. Каптенармус поморщился, раньше эта шутка всегда вызывала
хохот у собеседников.
– Зима тогда стояла мерзейшая. Ночью
бьет лютый мороз, а днем теплынь и вся грязища размякает и течет.
За шиворот – с потолка землянок, и по дну и стенкам окопов. Все
время мокрые ноги и сопливый нос. Московиты долбили по нам из пушек
постоянно, им проще со стен, – летит ядро дальше. Наши проклятые
канониры старались вовсю отвечать и били метко, но два орудия
русские ухитрились ссадить со станков и повредить стволы. То ли
черт им помог, то ли там были немецкие зольдаты, которые учили этих
дикарей стрелять. Но, разумеется у нас было и пушек больше, и
воевать мы умеем лучше, – через три дня пальбы удалось разломать
русским стену сверху донизу. На десяток футов пролом
получился.
– Не больше шести пи, – возразил
командиру раскрасневшийся Маннергейм. Видно было, что он снова
переживает ту давнюю историю.