- А что же инспекторы? – удивился я. По простоте душевной,
считал, будто все лесные богатства здесь давно учтены и вырубка без
«билета» невозможна.
- Черный лес, - пожал плечами татарин. И добавил, с усмешкой,
еще что-то на родном языке. - Бу урманда
пицен ери.
- Леший злой тут живет, - вроде как перевел один из казаков, и
тоже рассмеялся. – Мешает деревья считать.
Это означало, как я понял, что, по доброй воле, лесные
инспекторы сюда и не суются. Глупо погибнуть «в медвежьих лапах»
из-за десятка бревен. Да и нет здесь так называемого – делового –
леса. Березы, ели. Вдоль рек и ручьев – тальник или ива. По сырым
оврагам – осина. Кедровые боры – большая редкость, да и не трогают
их туземцы. Лиственницы – тоже мало, а сосен и не сыскать вовсе.
Это там, к северу, или к западу, вдоль Томи и Оби – огромные пока
еще, совсем чуточку обкусанные по опушкам, величественные боры. На
километры тянущиеся вдоль главных транспортных артерий. Исправно
снабжающие местных жителей древесиной и на постройки, и на корабли
с баржами, и дровами, конечно.
Ружья – спенсерки у казаков и какое-то дульнозарядное
недоразумение у татар – в пределах вытянутой руки. Поужинали
традиционной кашей с кусочками солонины, и стали устраиваться
спать. И о ночных дежурствах никто даже не заговаривал. Зачем, если
есть две широкогрудые собаки? Мелочь лесная и сама к людям не
полезет, а что-то серьезное псы встретят. Сами не справятся – не
дай Бог шатун – тогда только людей будить станут.
Снова вспомнил об обещанном царю подарке, тем более что и
спать-то не хотелось. Рано еще было. Только-только звезды на небе
разгорелись. Я обычно в это время еще за столом сидел. Дел было
много, дня не хватало. А теперь вот и устать как следует не успел,
и трапеза обильная в сон не потянула. Хотел было с проводниками о
собаках поговорить, да пока спальное место себе оборудовал, они уже
и засопели. Так и лежал еще часа полтора – смотрел на огонь, слушал
как поскрипывают елки и фыркают лошадки…
Тугояковку нужно было назвать Змеиной речкой. Ох как она,
паразитка, извивалась да петляла! Силился по карте вымерять сколько
же мы за второй день пройти успели – не сумел. Если все изгибы
прямой чертой проткнуть, выходило тринадцать верст. А по ощущениям
– точно все тридцать.
Часа в четыре проехали устье Гривы – широкого ручья, на котором
где-то там, за холмом спряталась неуказанная ни на одной карте
деревушка. Собаки гавкнули на что-то невидимое за сугробами, и
после окрика Ильяза, заторопились догонять маленький, всего-то
дюжина лошадей, караван. Потом уже, за очередным поворотом, седые
казаки поспорили – двое за нами наблюдали или все-таки трое.