Как стало вечерять, Мира справила для Вейи баньку, смыть тяжесть гнетущую паром целебным, наполненным запахом берёзовых веток, что в самые поры проникал унять тревогу. И в самом деле — легче как будто стало, тело словно обновилось, полегчало. Вейя, оставив челядинку прибраться, покинула баню и быстрым шагом в горницу свою поспешила, подальше от пировавших. Кругом только и мелькали блики костров, хоть Даждьбог к окоёму только спускался, обливая стены теремные багрянцем жарким.
Вейя шаг сбавила, себя одёргивая — от кого бежит? Ясно и так, что не дождётся Гремислава, и нечего надежду таить, что он позже князя может вернуться — не вернётся. А люду что? Что им не плясать, не веселиться? Это там — где-то далеко за стенами Кряжича — сеча твориться и недруг лютует, а тут — в стенах толстых — спокойно, и князь живой возвернулся. Как не пировать да из рога мёд не пить, тем, кто остался лежать в степи, тризну не справить как подобает? Горевать нельзя, нельзя духа сломленного показывать, богов и удачу от себя отворачивать.
Вейя за раздумьями и не видела, куда ступала, так и ударилась о вставшего столбом гридня, отпрянула тут же, подбирая слетевший плат с плеч, поздно понимая, что вновь на шаг скорый перешла.
— Прости, — буркнула под нос, глаз не поднимая, скорее скрыться торопилась, пока её слова бранные за то, что под ноги себе не смотрит, не догнали.
Да не тут-то было! Сильные руки плечи её сжали, задержать поспешили. Вейя и понять ничего не успела, как увлёк её в сень берёзы гридень.
3. Глава 3
— Пусти! — отпрянула Вейя, когда ладони широкие легли ей на спину — гридень к себе теснее притянул. Вейя вспыхнула гневом и досадой от наглости такой.
— Не торопись, — горячее дыхание висок обдало, по губам сладким хмелем мазнуло.
Вейя замерла, посмотрела на того, кто поджидал её здесь у ворот в детинец. И дыхание потеряла — обожглась о взгляд пылкий Далебора.
— Что тебе? — выдохнула.
Далебор улыбнулся едва заметно, руки спустил к локтям, ослабевая тесный плен. Он хоть и не держал, а путь пригладил, тесня Вейю к берёзе. Густая тень от его тела сильного на Вейю упала, и жаркое око теперь играло в его тёмных кудрях, окутывая мягко плечи, сейчас не скованные латами жёсткими, словно девица ласковая, обнимала золотистым облаком. Веяло от сотника мощью и горечью дубового листа. Вейя невольно втянула больше воздуха в грудь, чтобы головокружение унять. Недаром Любица ревностью изводится — статен и красив Далебор.