— К столу не торопишься, как понимаю, а я ждал, хотел посмотреть поближе, что за голубку князь у себя приютил.
— Посмотрел?
Губы в обрамлении усов да не длинной броды ухмыльнулись выразительнее.
— Смотрю, не голубка, а соколица, прилетевшая к нам с острога Годуч.
Вейя вспыхнула, захотелось как можно подальше от него отойти, от взгляда опасно поблёскивавшего — слишком душно стало рядом с ним.
— Сильно он тебя прятал. Не знал, что у воеводы Гремислава дочка такая есть, да ещё и родственница князя.
— Узнал?
— Узнал.
— Теперь дай пройти, — дёрнулась Вейя, да сотник подставил плечо, отрезая путь.
Вейя бросила на него взгляд, гневом распаляясь. В другое время, не зная, что он с княгиней любится, прячась от мужа, Вейя, наверное, так же как и все девицы детинца, разомлела бы и улыбалась. Но зная, что за спиной князя Далебор делает, речи вести не хотелось с ним, а уж улыбаться и подавно, хоть и ничего не сделал ей плохого, а всё же цеплял чем-то. А теперь Любица догадалась о том, что видела их Вейя, княгиня вольна сделать с ней что захочет. До Вейи сейчас и нет никому дела: отец неведомо где, а Годуяр... князь озадачен сейчас другим, про Вейю — родственницу свою — и забыл, верно. Если Любица узнает, что она тут с сотником толкует…
Вейя нахмурилась и бросилась в сторону, но сотник поймал, назад её дёрнул, локоть чуть сжав.
— Не торопись, Вейя, — прошептал.
Вейя задышала глубже, по сторонам огляделась, волнение всколыхнулось, к горлу подступив. Отовсюду слышался шум, да всё же далеко он был: где-то там, за стенами, гудели голоса, звенела сталь — никто не услышит, если даже закричит. И Далебор был разгорячённый ристалищем, что затеяли гридни, провожая погибших у крады[1]. Вот и глаза каре-зелёные, что так близко оказались, маревом туманным заволокло, и улыбка слабая быстро таяла на устах, твердела, как и пальцы, что вдавливались жёстче в локоть — не оторвать. Вейя вскинула подбородок, схлестываясь с взглядом Далебора в немой борьбе.
— Понравилась ты мне, Вейя, буду у князя тебя просить, — проговорил он сдавленно.
— Проси ту, которую в саду нынешней ночью брал, — вырвались слова сами собой.
Вейя резко вскинула руки, высвобождаясь. Далебор застыл, в камень превратившись, не успел осмыслить сказанное, как Вейя уже бежала от него прочь, дороги перед собой не различая.