Так Леша насел с тем, что нужно все
бросить и немедленно учинить реформу образования. Вот прямо сейчас
вынь да положь ему всеобщее хотя бы начальное. Нет, он, конечно,
прав и без этого ни о каком развитии страны и речи быть не может,
но, блин, вотпрямщаз? Тут новой власти без году неделя, фронт того
и гляди треснет пополам, в городах с продовольствием все не
здорово…
Ему талдычили, что у нас почти
поголовная грамотность в артелях, что рабочие курсы и народные
университеты в каждом городе (и вот голову на отсечение, что их
больше, чем в моей истории), но Леша упертый, его не проймешь.
Желаю быть царицею морскою, то бишь великим просветителем. Своего
рода фанатик, хоть и в полезном направлении.
Заткнуть его удалось только когда
вспомнили про стандартные вопросы — а есть ли у вас план, мистер
Фикс? В смысле, есть ли проект реформы? Источники финансирования?
Сколько надо школ построить? Где для них взять учителей?
Очень Тулупов озадачился и ушел в
свой угол, что-то черкать, время от времени приставая к мне с
вопросами по строительству школ.
— Алексей, чтоб ты нам был здоров!
Сделать проект мы сделаем, ты только скажи, что тебе нужно. Сколько
классов должно быть? Пять, десять, двадцать? Сколько педагогов?
И он уходил опять что-то
высчитывать. Ничего, до Питера доедем, сдадим его министерским, там
тоже умные головы есть, над реформой давно думают, пусть Леша их
взбодрит.
В Лихославле нас дожидалась
телеграмма от Муравского — в столице бардак и погромы, делегация
Петросовета будет встречать нас на станции Тосно. Отбили ответную с
просьбой дать подробности, а сами снова засели в учебном вагоне,
пытаясь понять, что же там творится.
Информация поперла начиная с
Волочка, причем, прямо скажем, поганая.
Не в пример Москве, на брегах Невы
все обстояло гораздо хуже. У нас-то крепкий Совет, на фоне которого
потуги городской думы смотрелись хило, а тут неслабая Дума
Государственная, подпертая военными. Плюс бешеные толпы запасных,
вышедших из-под контроля. Минус количество винтовок — если в Москве
мы тупо стрясли с думцев тысяч восемьдесят винтовок для Красной
Гвардии, то в Питере этот номер не прошел и Петросовет вынужденно
опирался на солдат и матросов, у которых в голове ходили очень
разные мысли. Положение в городе сложилось неопределенное, пагубное
безначалие, как писал Салтыков-Щедрин. По улицам туда-сюда носились
грузовики, набитые солдатами, матросами и вооруженными штатскими,
все в красных бантах и пулеметных лентах, эдакий революционный шик.
Причем что это за люди — никто не понимал, то они кого-то
разоружали, то их, аресты произвольные, пальба… Под видом поисков
“контрреволюционеров” пошли грабежи с разбоями и даже убийства. А
начиналось-то все с митингов и демонстраций, “Свобода!”, но что-то
пошло не так. Опять же, с продовольствием в столице было куда хуже,
чем в Москве — вокруг болота-с, на одном финском молоке не далеко
не уедешь.