Невесело усмехаюсь. Папа, ты любил Верхний мир, а не весь
Аквилон, всего Аквилона ты никогда не видел…
Хотя, конечно, это несправедливо. Тюрьмы для тех, кто не в силах
оплатить свое содержание, располагаются в Нижнем мире. Поэтому за
четыре последних года мой отец должен был вкусить все разнообразие
Аквилона до дна.
Встаю, подхожу к умывальнику. Вода ледяная. Зеркало грязное.
Провожу по нему ладонью, стирая грязь, а потом ополаскиваю руку. Из
очищенного участка зеркала на меня смотрит сероглазый подросток, и
эти глаза слишком велики для худого лица с острыми скулами и
впалыми щеками. Подросток… Из-за постоянного недоедания выгляжу
младше своих лет, а ведь мне скоро семнадцать. В Верхнем мире так
выглядят в четырнадцать, а таких тощих, наверное, и вообще не
найдешь.
Решительно отхожу от зеркала. Полюбоваться там нечем.
Делаю круг по камере, размышляя. Вчера меня притащили сюда и
заперли. Никаких допросов, никаких признаний. А значит, что все это
ждет меня сегодня. Не волнуюсь и даже не испытываю особого
интереса, что со мной сделают за покалеченного Боба. Угрызений
совести не испытываю. Но знаю, в Нижнем мире за лишение человека
глаза наказание может быть даже суровее, чем за убийство. Потому
что зрение важно для производства и влияет на трудоспособность, а
сама человеческая жизнь здесь не в цене.
Делаю еще несколько бессмысленных кругов и снова усаживаюсь на
койку, опускаю лицо на ладони. Руки пахнут затхлой водой, фыркаю и
убираю ладони от лица.
Щелкает замок, и дверь с неприятным скрипом ползет в сторону. На
пороге появляется охранник в сером комбинезоне. Это рослый молодой
детина с соответствующим его должности и положению взглядом —
смотрит на меня как на пустое место, едва ли замечая вовсе.
— На выход, — у него оказывается хриплый голос, то ли от
болезни, то от большого количества сигарет. Сигареты — прерогатива
Нижнего мира, в Верхнем никто давно не курит. Последние пятьдесят
лет это считается увлечением плебеев, аристократы слишком дорожат
своей жизнью и здоровьем.
Встаю, поправляю кепку, опускаю руки в карманы и послушно выхожу
из камеры.
— И без глупостей, — предупреждает меня.
Не отвечаю. Каких глупостей он от меня ждет? Попытки побега? Это
даже не смешно — мне не дадут покинуть и этаж.
Мы идем длинными коридорами. Я впереди, мой проводник сзади.
Шагает молчаливой тенью, только изредка открывает рот, чтобы
сказать, куда повернуть. Меня это устраивает, если уж взбредет в
голову пообщаться, точно подыщу себе собеседника поприятнее.