До самой деревни попутчики хранили молчание; Курт пытался
вообразить, как будет он, зеленый юнец, не имеющий ни опыта, ни
действительной силы, пусть и при всех его полномочиях, добиваться
встречи с владетелем этого сокрушенного родового гнезда. Он
покосился на отца Андреаса, вспомнив, как тот сетовал на далекую и
фактически не существующую для этих мест королевскую власть. А ведь
здесь, в этой глуши, даже всемогущая Конгрегация, даже ему, ее
представителю, кажется чем-то столь же далеким, почти сказочным и
мнимым; Курт ощутил вдруг себя таким одиноким, словно неведомая
сила однажды взяла его с земли и перенесла на отдаленный остров. И
если вдруг сейчас святой отец сбросит свою смиренную личину,
обнажит невесть откуда взявшееся оружие и проткнет насквозь своего
спутника – когда спохватятся, когда вспомнят о том, что
выпускник академии святого Макария номер тысяча двадцать один давно
не давал о себе знать? Через две недели? Месяц? Даже шанс найти
тело – ничтожный… И когда другой выпускник, под номером,
скажем, тысяча сто, прибудет сюда, ответом на его вопросы будут
удивленно-невинные взгляды и непритворное недовольство –
дело-то давнишнее, кто ж теперь упомнит, какие люди здесь были и
что делали…
Курт встряхнул головой, выпрямившись в седле и устремив взор
вперед, на первый домик Таннендорфа, появившийся из-за поворота.
Все это игра воображения, мысленно четко проговаривая каждое слово,
возразил он сам себе. Во-первых, никто не посмеет поднять на него
руку; и репутация, на которую временами он так пенял, играет в
этом роль не последнюю. Во-вторых, ни одно нападение на
следователя, даже не закончившееся смертью оного, за последние
тридцать лет не осталось ни нераскрытым, ни безнаказанным – и
карали за такое безжалостно, в самом страшном смысле этого слова.
Этого не скрывали, об этом не умалчивали – об этом
рассказывали знакомым и друзьям, между делом соседу по столу в
трактире, не препятствуя слухам расходиться в народе. Об этом
должен знать каждый: покушение на члена Конгрегации или хотя бы
посягательство на его здоровье – crimen excepta,
преступление среди преступлений, преступление чрезвычайное.
Оставалось надеяться, что местные хотя бы слышали об этом, кисло
подумал он, припомнив любимую фразу наставника в боевом искусстве:
«Оружие – твой друг. Правда, оно об этом не знает». Сейчас
друг на левом боку и в самом деле подбадривал слабо; невзирая на
все доводы в пользу своей безопасности, Курт вынужден был
признать – единственное, в чем можно не сомневаться, так это в
том, что его убийц в конце концов развеют в чистом поле…