Надлежало для начала успокоиться. Ему не нравилась мысль в
первом же расследовании повстречаться с необходимостью предъявлять
какие-либо обвинения такому лицу, как барон, пусть и столь
незначительному, столь невлиятельному; льстила, но не
нравилась.
Само собой, как и каждый выпускник академии, он воображал себе,
как с первым же делом раскроет нечто незаурядное, как, быть может,
когда-нибудь на лекциях его будут приводить в пример. Сам Курт, не
получивший никакого дара свыше, как некоторые счастливчики,
обучающиеся на отдельных курсах, предчувствовал долгую и унылую
работу с поклонниками деревенской магии и чрезвычайно по этому
поводу сокрушался. Это не значило, что служба в Конгрегации
утрачивала смысл и важность; служить Курт намеревался toto
pectore, tota mente atque omnibus artibus[24], исполняя то,
что должно, так, как сможет и сколь способны будут его разум и
тело. Но сейчас, когда пусть не государственного, а все же
нерядового масштаба дело очутилось в его руках, он… Что?
Испугался?..
Если быть честным с собою до конца, то – да, мысль эта
откровенно страшила его. Это дело не для дознавателя его чина и
опыта; даже в самых смелых своих фантазиях он не мог вообразить,
как повернется его язык сказать в лицо барону фон Курценхальму, что
подозревает его – в убийствах. Тот факт, что
убитые – простые крестьяне, да еще и кабальники самого барона,
делает подобную ситуацию и вовсе немыслимой…
Возможно, дело лишь в том, что почти десять лет в академии так и
не вытравили память о том, кто он такой. Как некогда сказал ему
один из курсантов с происхождением, «помойному щенку псом
Господним не быть». Курсант, правда, обрел в ответ сломанный нос и
выбитое колено, Курт – дисциплинарное взыскание и жесточайшую
епитимью за драку, но сам родовитый претендент помимо прочего
получил еще и уведомление об исключении и переводе в монастырь на
неопределенный срок для покаяния. В никуда те, кто попадал в
академию святого Макария, не уходили, какие бы пращуры ни значились
в их генеалогии.
Сейчас за Куртом стояла могущественнейшая организация в мире, он
был частью величайшей, сильнейшей на всей земле системы, вручившей
ему жизнь, цель и такое образование, о каком кое-кто из высшего
сословия мог бы лишь грезить; но смотреть на каждого подле себя
хотя бы как на равного он так и не научился. Возможно, это просто
дело привычки, быть может, просто слишком немного времени миновало
с того дня, как он начал жить в миру, и вскоре проблема будет
иной – не дать себе погрязнуть в высокомерии и презрении к
простым смертным, но немного дерзости и самоуверенности не помешало
бы прямо сейчас…