– Какой же сегодня день?.. – пробормотал он
растерянно.
– Вторник, четвертое августа, я ж говорю…
– Зараза!.. – шепнул Курт со злостью; в этом
месте он совершенно потерял счет и дням, и числам, а злополучное
дело и вовсе выбило из колеи.
Священник посмотрел на его лицо с сочувствием, вздохнул:
– Вы неважно выглядите, брат Игнациус. Неужто и впрямь в
нашей глуши совершилось что-то нешуточное?
– Совершилось, – подтвердил он, поднимаясь. –
Отец Андреас, вы можете уделить мне время для пары вопросов прямо
сейчас?
– Конечно, – с готовностью отозвался тот, обернулся,
кинув взор на женщину в первом ряду, на Бруно (как заметил Курт,
безо всякого удивления), и указал на дверь: – Пойдемте в сад,
брат Игнациус.
Сад, разместившийся позади церкви, окружал собою дом отца
Андреаса, обступив его плотным кольцом яблонь и вишен; дом был
довольно большим, о двух дверях, ведущих каждая в отдельное крыло,
но на одной из них висел старый амбарный замок, и висел, судя по
всему, давным-давно.
– Я не использую ту часть дома, – перехватив его
взгляд, пояснил священник, усаживая его на низенькую скамью под
молодой грушей и садясь рядом. – Прежний священник имел
некоторый причт, а я одинок, мне такой дом более в тягость, чем в
радость.
Курт отметил, что сейчас, в своем саду, святой отец держится
более твердо и говорит уже без тех постоянных заминок; кажется,
родные стены подействовали на него благотворно, вселив некоторую
уверенность.
– Чем могу вам помочь, брат Игнациус?
Курт перевел взгляд с дверей дома на лицо собеседника, кивнув
через плечо в сторону церкви, и спросил:
– И часто он так… задерживается?
– Вы о Бруно, – тотчас догадался отец Андреас, глубоко
кивнув, словно желая показать, что вопрос этот ему самому
понятен. – Да, довольно-таки. Вас это тоже удивило?
– Признаюсь, да. Я говорил с этим человеком лишь единожды,
но он не показался мне столь… страстно верующим.
Отец Андреас вздохнул, разглаживая складки священнического
одеяния на коленях, и опустил взгляд в землю:
– Я ведь говорил вам, что он странный. Знаете, брат
Игнациус, мне иногда приходит на ум, что в нашей деревне Бруно
скрывается, быть может, от закона, что когда-то он сотворил нечто
неподобающее и теперь раскаивается. Мне не раз уже приходила в
голову мысль, что я, наверное, обязан был сообщить о нем… кому-то,
кто должен интересоваться подобными случаями, но… Не знаю, может,
именно вот это, – такой же кивок в сторону церковных
дверей, – меня и удерживает.