– Вы говорили, что и на исповеди он бывает постоянно?
– Да, но… – Священник поднял голову, посмотрев на
Курта настороженно. – Неужто вы полагаете, что это Бруно убил
моих прихожан? – Он вздохнул, неопределенно передернув
плечами, потом покачал головой.
– Вряд ли. Но, как вы сами сказали, он – странный, а
когда рядом со странными событиями обнаруживается странный человек,
я хочу знать больше и о том, и о другом.
– Но ведь вы понимаете, что тайна исповеди… А
впрочем, – перебил сам себя отец Андреас, решительно махнув
рукой, – одно я могу вам сказать, коль скоро это было в
простой беседе. Вот только не знаю, сильно ли вам это поможет
что-то понять.
– Я слушаю, – подбодрил его Курт; тот вздохнул:
– Как я уже сказал – таким я его замечаю довольно
часто; но однажды, это было месяца через два после его появления у
нас, я видел, что Бруно не просто погружен в молитву, что ему
скверно, и очень скверно. Я бы сказал, едва не до слез.
– Бруно?! – не скрывая изумления, переспросил
Курт. – До слез – Бруно?!
– А я-то как был удивлен, брат Игнациус… Тогда я остановил
его на выходе из церкви и почти принудил поговорить со мной –
просто заслонив ему выход; не станет же даже такой, как он,
отталкивать священника с дороги, поразмыслил я тогда. Я сказал ему,
что исповедь спасительна, когда она полна, что забытый грех –
одно, но сознательно утаенный – совершенно другое, это лишний
грех само по себе. Я сказал, что, если что-то гложет его душу, он
просто обязан (не перед кем-то, перед собою же!) облегчить свою
совесть. Ведь правила Церкви, сказал я ему, запрещают мне
раскрывать услышанное, даже если это что-то крамольное, если я
узнал о нарушении закона человеческого – Божий закон велит мне
молчать…
Отец Андреас и впрямь замолчал, тяжко воздыхая; подождав с
полминуты, Курт поторопил его, нетерпеливо спросив:
– И что?
– И ничего. Сначала он посмотрел на меня таким взглядом,
точно никак не мог понять, о чем это я говорю, а после просто
засмеялся – так, знаете ли, безнадежно, как висельник, и
ответил, что уж что-что, а совесть его в полном спокойствии. И
все-таки оттолкнул меня с дороги, хоть и довольно… мягко.
Курт припомнил выражение лица бродяги при своем с ним
разговоре – нагловатое, жизнелюбивое и вызывающее; что-то тут
не вяжется…
– Что-то тут не вяжется, – повторил он вслух.