– Тогда… – Курт замялся, решая, стоит ли выдавать
святому отцу свои выводы, и договорил: – Тогда я не могу
понять, что они делали невдалеке от замка. Если там не служат их
родичи, если не было никого, к кому они могли прийти на встречу,
если даже между собою они не знались – тогда почему они
совместно очутились неподалеку от замка фон Курценхальма?
– Вот уж этого я вам сказать не могу, – с искренним
сокрушением ответил отец Андреас. – И рад бы, да в голову
ничего не идет.
Курт вздохнул – тяжко и уныло; разумеется, он и ожидал
услышать нечто подобное, хотя не спросить было нельзя.
– Послушайте, отец Андреас, – уже ни на что не
надеясь, попытался он снова, – не может быть, чтобы в таком
небольшом сообществе они не пересекались ни с кем вовсе. Ну, хоть
что-нибудь. Клятвенно заверяю, что того, о ком вы скажете, я не
потащу на костер сиюминутно.
– Ну, простите, Бога ради, за то, что вырвалось в
сердцах! – с прежним замешательством попросил
священник. – Я не хотел обидеть вас или обвинить в
нерадивости. Но я вправду просто не воображаю, кто… А хотя, –
вдруг перебил он самого себя, – нет, постойте. Если вы хотите,
можете побеседовать с Карлом, трактирщиком, – он единственный,
в чьем жилище эти двое собирались вместе, – вместе с
остальными и вместе с друг другом. Да еще Каспар – помните, вы
видели его? Дом, первый от закраины. К нему каждый житель
Таннендорфа заходит время от времени, включая меня; причина –
его вкуснейшее пиво, о котором я уже упоминал. Быть может, с ним,
пока ожидали, покойные могли говорить о чем-то, что прольет свет на
все ваши вопросы. Большего я придумать не могу.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Курт; тот
нахмурился:
– Брат Игнациус, можно и мне задать вам вопрос?..
Итак, – продолжал отец Андреас, получив согласный
кивок, – по вашим словам мне кажется, что в произошедшем вы
видите не действие потусторонних сил, а руку человека. Так ли?
– Хотите спросить, почему я сую нос в это дело, если должен
передать его мирским властям? – уточнил Курт и, не дожидаясь
ответа, пояснил: – В истории Конгрегации, отец Андреас, было
слишком много ошибок, это ведь ни для кого не тайна. Потому в нашей
работе и употребляется теперь, можно сказать, «презумпция
естественности» – первым делом я должен отринуть все возможные
причины и обстоятельства, подпадающие под природные, человеческие,
да какие угодно объяснения, не имеющие касательства к вещам
сверхобычным. Когда я исчерпаю все варианты, я начну перебирать и