другие возможности.
– Значит, вы полностью не исключаете того, что… что это
нечто потустороннее?
– Не исключаю, – подтвердил Курт, поднимаясь; отец
Андреас тоже встал. – От этого что-то зависит, или –
просто любопытство?
Тот улыбнулся:
– Праздное любопытство – грех, брат Игнациус… –
И, посерьезнев, договорил: – Зависит? Не знаю. Я никогда не
сталкивался ни с чем, что не укладывалось бы в рамки обыденности, а
посему… просто страшно. Все необычное пугает. Признаюсь, если бы вы
сказали, что ищете убийцу-человека, мне было бы спокойнее.
А уж мне-то, едва не произнес Курт, но удержался.
– Извините, – развел руками он, – но успокоить
вас пока не могу. Правда, и тревожиться тоже рано… Еще раз –
благодарю за помощь, отец Андреас.
– Заходите ко мне, – предложил тот, кивая за спину, на
свой дом, – просто так заходите. Если Карл доймет вас своими
копченостями, с удовольствием разделю свою трапезу с вами. Никаких
изысков у меня не бывает, но всегда возможно moderato cibo
naturae desideria explere[27].
– Спасибо. И до свидания, – кивнул Курт, уходя.
Слова священника напомнили желудку, что завтрака еще не было;
к тому же так или иначе предстояло воспользоваться данным
советом и побеседовать с Карлом, а потому он двинулся прямиком к
трактиру. Уже на подходе на глаза попался Бруно – в другой
оконечности улицы; он шел, заложив руки за спину и глядя под ноги,
в землю, и Курт многое бы отдал в эту минуту, чтобы узнать, о чем
он думает…
В трактире, когда он вернулся, не было ни души – не было
даже самого Карла. Прождав у стойки с минуту, Курт решительно
прошагал к двери в кладовую, без стука распахнув ее, и окликнул
трактирщика. В ответ не раздалось ни звука, и майстер инквизитор
мельком подумал о том, что сейчас мог бы при желании обмотаться его
пресловутыми колбасками с ног до головы, а потом втихомолку умять
их наверху, в комнате.
Вернувшись в зал, он постоял в ожидании еще немного, а потом
просто крикнул, как мог громко:
– Карл, чтоб тебя!
Трактирщик примчался через несколько мгновений сверху, топоча по
лестнице тяжелыми башмаками, на ходу извиняясь и ухитряясь
отвешивать поклоны; при мысли о предстоящей беседе с ним Курту
стало тоскливо.
– Дверь не заперта, – перебил он Карла, – никого
нет; да у тебя при большой охоте можно вынести полкладовки.