– А из замковой стражи у них были знакомые? Пускай не
приятели, но хоть те, с кем они знались чуть короче, нежели с
прочими?
– Да что вы, майстер Гессе, – даже засмеялся Каспар,
исступленно перемешивая в ведре мерзостно чавкающую, разящую
массу. – Те, кто служат у господина барона, – они и так
мало с кем знакомство водят; они вообще задаваки, иной раз
встретишь – и не поздороваются.
– Странно, – пожал плечами Курт, глядя на свинью,
вылезшую теперь уже по самые уши и нетерпеливо подрагивающую
пятачком; бедолага, неужто она это будет есть?.. – Весьма
странно. С чего бы такая заносчивость? Барон при последнем
издыхании, за́мок, того гляди, развалится, жалованья не
платят – из-за чего нос задирать?
Каспар улыбнулся, скосившись в его сторону, и снова отвел
взгляд, уставясь в свое кошмарное ведро.
– Это вам чудно́, майстер Гессе, а у нас тут эти
пятеро – единственные люди «с положением» по сравнению с
нами-то. Вам, прошу простить уж, может статься, и невдомек, а
только когда кто-то обретает право нацепить на себя оружие, это
много чего значит. К примеру, то, что на всех, включая собственных
сродников, он начинает посматривать свысока. А уж о прочих –
что говорить…
Курт только молча повел головой – не то качнул, не то
изобразил кивок, припомнив, как курсантов академии впервые
выпустили за ее стены при всего-то кинжалах; сколько было гордости,
какие надменные взгляды бросали будущие следователи на прохожих…
Теперь при воспоминании об этом становилось смешно и немного
совестно.
– Вы уж на свой счет не принимайте, майстер Гессе, –
завершил Каспар почти просительно; он отмахнулся, только сейчас
заметив, что левая ладонь лежит на гарде, и опустил руку.
– Я понимаю. – Курт обернулся на калитку за своей
спиной, в последний раз припоминая, все ли он спросил, что мог;
пивовар осторожно тронул его за рукав:
– Точно не хотите попробовать, майстер Гессе?
– Что? – Он снова обратил к Каспару взгляд, и тот
словно весь как-то расползся в заискивающей улыбке.
– Моего пива. Не пожалеете.
– Неси, – сдался Курт, подумав, что сейчас кружечка
холодненького и впрямь не помешает, – предстояло еще
наведаться в пять домов, а солнце, казалось, прожигало макушку
насквозь, грозясь обратить и без того скверно соображающий мозг в
тушеную массу, да и в горле пересохло…