Возвращался он утром, с первой росой, чувствуя себя разбитым,
злым и вдобавок полным болваном.
Вчерашним вечером, дойдя до окрестностей замка, Курт обследовал
местность вокруг, выбирая наиболее благоприятную точку, и убил на
это часа полтора. Наконец, избрав для наблюдения пригорок, поросший
кустарником, и убедившись, что ветви будут скрывать наблюдателя,
оставляя его невидимым для дозора на башне, Курт уселся у
полувысохшей бузины, прислонившись спиною к стволу, обхватил колени
руками, уткнувшись в них лбом, и закрыл глаза. Оставалось еще часа
два или три до полной темноты, и их вполне можно было употребить с
пользой, а именно – для сна. Надо было лишь расслабиться,
умерив дыхание, постаравшись, чтобы не он втягивал воздух, а тот
словно бы сам собою проникал в легкие, и начать считать –
медленно, ритмически, не думая ни о том, что предстоит, ни о
впивающихся в шею комарах, ни о том, собственно, что надо уснуть.
После «двухсот сорока» счет не то чтобы сбился, а только числа
стали повторяться, уплывать вдаль, тускнеть, а когда Курт открыл
глаза, было уже темно.
Судя по положению звезд в безоблачном небе, проспал он столько,
сколько и намеревался, может, с небольшой погрешностью в четверть
часа. Дело близилось к полуночи, и он устроился поудобнее, глядя на
редкие, невнятные огни факелов в окнах основной башни.
Около часу Курт добросовестно всматривался, видя неподвижность и
слыша безмолвие; от скуки начал припоминать все, что преподавали и
что вычитал сам о стригах, гулях и подобных им созданиях. Прочнее
всего в памяти сидело «statura fuit eminenti, pallido colore,
corpore normali»[29], вычитанное неизвестно где и когда…
От академических данных мысли сами собою перетекли к историйкам,
которые вечерами пересказывали друг другу курсанты, и еще через час
он предпочел передвинуть свой узкий меч так, чтобы тот лежал на
коленях, а рукоять была как можно ближе; спиной майстер инквизитор
втиснулся в ствол бузины, слушая шорохи ночи, которые вдруг стали
казаться либо шагами, либо вздохами, а то и вовсе голосами, шепотом
окликающими его. Огни факелов в темной туше замка стали
перемещаться, и, понимая, что это уже фокусы утомленного зрения,
Курт прикрывал глаза, чтобы дать им отдых, но тут же открывал
снова, воображая, как к нему, пока он сидит вот так, зажмурившись,
подбирается тонкая бледная тень с торчащими вперед клыками,
жаждущими крови.