– Да брось, – чуть смягчился он. – Теперь ни
граф, ни еще кто на тебя своих прав не предъявит. Тебе предложено
покровительство Конгрегации; поверь, ничего ужасающего в этом
нет.
Бруно не ответил; одарив его еще одним ожесточенным взглядом,
молча развернулся и зашагал прочь.
* * *
К замку Курт брел медленно, глядя в траву под ногами и пытаясь
понять, погрешил ли он против верности принципам Церкви, проявив
сегодня такую несдержанность. С одной стороны, в споре с Бруно
проснулся старый, почти забытый Курт, который отвечал на шутку
оскорблением, а на оскорбление – ударом. Это, несомненно, было
не слишком хорошо. С другой – статус Конгрегации требовал
приструнить зарвавшегося насмешника; ведь с тех пор, как перестали
брать под стражу за каждое опрометчивое слово, за умение заварить
нужную травку от суставной боли, когда основанием перестало быть
«sententia publica»[32] – многие восприняли пришедшее
на смену жестокости милосердие как слабость. Странное дело, с
безрадостной усмешкой подумал Курт, пиная попавшуюся под ногу сухую
ветку, уйдя с улицы, он обнаружил, что в среде законопослушных
подданных бытуют уличные законы и уличные понятия. Тот, кто
подставил другую щеку, кто простил врага и благословил
проклинающего, почитался не благочестивым, а слабым; и он был
уверен, что, начни он говорить с крестьянами Таннендорфа на языке
учтивости и незлобия, его заклевали бы не хуже, чем новичка в
какой-нибудь уличной шайке.
Любой подданный может обратиться в суд, если его оскорбил сосед.
А что будет, если суда за оскорбление затребует следователь
Конгрегации после разговора с таким вот Бруно? Да засмеют – в
лучшем случае…
А ведь в ближайшем времени, привыкнув, что от стука в дверь не
надо вздрагивать, а от приезжего следователя – прятаться в
подвал, люди расхрабрятся окончательно и таких, как Бруно, станет
больше. Любая попытка защититься и не дать себя сожрать будет
восприниматься как «возврат к старым порядкам»; и сколько
будет крику… А что будет лет через пятьдесят? Через сто? Не станут
ли захлопывать дверь перед носом со словами «а… я вашу
Конгрегацию»?..
Уже подойдя к самым стенам замка, Курт подумал о том, не
поступит ли сейчас так же барон фон Курценхальм. Оставалось
надеяться на то, что, живя отшельником многие годы, тот не осознал
еще до конца всех перемен, совершившихся в Инквизиции, и сохранил к
ней прежнее, опасливо-почтительное отношение.