Срыв? Прогорел, иссяк, кончился?.. Не Финк.
– Пока я на твой вопрос не отвечу, – отозвался Курт,
наконец. – Не имею права. Сейчас на вопросы отвечаешь ты. И
вопрос у меня такой: нож, с которым тебя взяли, – твой?
– Нет, – буркнул приятель, передернувшись. – Я
уже это говорил. Мне, само собой, не поверили; а ты
поверишь?
– А твой нож, с которым ты ходишь обычно, – он при
тебе был?
– Тоже нет. Сняли.
Ножны. Вот что обязательно надо выяснить у тех, кто арестовывал
Финка – были ли при нем ножны или хоть что-то, похожее на чехол.
Если ничего, во что можно было бы спрятать клинок, при арестованном
не нашли, это лишний камень, который можно сбросить с чаши весов:
не шел же он через весь город с обнаженным оружием в руке. Сапог
Финк не носит, на нем короткие, довольно стоптанные башмаки – стало
быть, за голенище не спрячешь…
– Ты сказал – «как во сне», – заметил Курт
тихо, – и сказал, что остались какие-то обрывки. Стало быть,
ты все же что-то помнишь? Что?
– Я не уверен, Бекер, это, может, и вправду был сон, я ведь
говорил, что…
– Ты рассказывай, – с настойчивой мягкостью оборвал
Курт. – А уж я разберусь, на что мне обращать внимание, а на
что – нет. Рассказывай.
– Вот ведь черт… – тоскливо простонал Финк, снова
опустив голову на руки и вцепившись в волосы пальцами. –
Господи, да не знаю я, что рассказать еще… Ну, девку эту помню.
Вроде, было у нас что-то. Кажется. Не уверен.
– Где? В том трактире, в переулке, на крыше, в подвале –
хоть что-нибудь?
– Не помню, Бекер, хоть убей. Сиськи помню. Малюсенькие.
Если не приснились. Как по улицам шел – не вспоминается, клянусь,
вообще ничего на эту тему. А потом – наверное, действительно
вырубился и уже сны видел…
– Какие? – уточнил Курт нетерпеливо, и Финк пожал
плечами:
– Ну, вообще, я не совсем видел… а еще точнее – совсем не
видел. Я слышал. Что-то вроде музыки.
Курт приподнял бровь в неподдельном удивлении; музыка? Даже если
согласиться с проповедниками, говорящими, что глубоко в душе у
каждого живет другой, прекрасный и добрый человек, его одолевали
сильные сомнения в том, что живущий внутри Вернера Хаупта ночами
грезит музыкой…
– Музыка? – переспросил Курт, и приятель смешался:
– Ну, знаешь, типа пастушьей дудки – такая… Только не
смейся…
– Финк.
– Неземная, – сообщил грабитель и убийца Финк,
смутившись собственных слов, и отвернулся, косясь на него
исподволь. – Понимаешь, не сама музыка, а звуки; музыки-то
вообще как будто не было, как бывает, когда играешь на свистульке в
глубоком детстве – муть какую-то выдуваешь, и все, без мелодии, без
склада… А все равно уводит.