– Чего с ним говорить, майстер инквизитор! – с
возмущением и злостью оборвал староста. – Он и не отрекается,
изувер, и доказательств, если вы об этом, довольно – у него весь
подпол в крови и кишках изгваздан, и впрямь тело ее там лежит… то,
что осталось… в самом деле лишь на студень, прости, Господи, люди
твоя…
– Вина доказана, – согласился Курт, по-прежнему не оборачиваясь.
– Однако это убийство, и не более. Содеяно по обыденной причине и
совершено обыденным способом. Малефиции в его действиях не
усматривается, посему судить его должно по мирскому
закону; а стало быть, такой приговор вынесен быть не может.
– Это… – растерянно проронил староста. – Это как
же – за такое вот… и просто веревку накинуть?! Да за такое живьем в
геенну надо!
– Ввергнут и без тебя, – возразил Курт. – Или на
справедливое воздаяние от Господа ты не уповаешь? С твоих слов я
понимаю, что – так.
– Ни в коем разе, – спохватился староста, – я,
майстер инквизитор, такого ничего не говорил, только вот как же
оно… Нельзя ж так вот просто… И какие тут мирские судьи? Мы ему
судьи.
Курт, наконец, обернулся, обведя взглядом собравшихся и видя в
толпе одинаковые лица с одинаковым выражением упрямой решимости и
озлобления. Если сейчас, повелев передать задержанного светским
властям, уехать, за его спиной тотчас загорится этот хворост,
которого и в самом деле не хватит для должного совершения казни, но
вполне довольно для того, чтобы сделать лошадника нежизнеспособным
куском человечины. Мысль же тащить с собою через снега и стужу
избитого, связанного, да к тому же невменяемого душегуба вызывала
почти отвращение. В одном староста был прав – до ближайшего города
пусть не два дня, но уж точно сутки пути. Верхом.
– Вина доказана, – повторил Курт, отвернувшись от
насупленных лиц. – Было совершено убийство, чему карой
является смертная казнь.
– Вот и я ж говорю… – начал обрадованно староста и
запнулся, когда майстер инквизитор потянул кинжал из ножен и
коротким движением ударил лошадника в сердце.
В тишине, внезапно окружившей собрание, было, кажется, слышно,
как редкие снежинки падают вниз, ломая лучи о снег под ногами.
Отвернувшись от обвисшего в веревках убитого, Курт, не глядя по
сторонам, медленно прошагал к своему жеребцу и забрал у помощника
поводья.
– Меня зовут Курт Гессе, – отрекомендовался он,
взбираясь в седло. – Следователь первого ранга. На случай,
если спросят, кто велел отпеть и похоронить вашего лошадника, как
положено. И учтите: я проверю.