— Я остаюсь, — просто отозвался помощник. — Не
вижу иной дороги.
— Я говорил это уже не раз, — передернул плечами
Курт. — Боюсь, для меня не будет никакой торжественности в
этом моменте; простите, отец. Быть может, по важности это и
сравнимо с обретением Печати и Знака, но… Я сказал это в двадцать
один год, скажу и в тридцать один: оставлять службы я не намерен.
Над этим вопросом я никогда и не размышлял, никогда не рассматривал
возможности ни уйти в архив, как вы мне настойчиво предлагали,
помнится, не один десяток раз, ни оставить службу вовсе. Для меня
будущий год не станет годом судьбоносного решения — я все давно
решил, что бы за этот оставшийся год ни произошло. Разве
что, — криво усмехнулся он, — какой-нибудь особенно
шустрый малефик отхватит мне обе руки и ноги, что сделает
оперативную службу штукой сложной. Правда, и в архиве я в таком
виде буду бесполезен.
— Я должен был спросить об этом, — вздохнул
наставник, — хотя и знал ваш ответ загодя. Ради очистки
совести. В моем нынешнем положении, дети мои, чистая совесть вещь
немаловажная… Я должен был слышать ваше решение не для того, чтобы
спокойно уйти, зная, что в Конгрегации остаются два вот таких вот
чудесных человека и хороших служителя, хотя и это тоже существенно.
Я хотел, чтобы и я, и вы сами знали, с кем я сегодня буду говорить,
потому что разговор у нас пойдет о вещах серьезных.
— И тайных, — закончил Бруно, и отец Бенедикт дрогнул
губами в улыбке:
— А это уж как водится. Что ж еще можно услышать у постели
умирающего члена Совета?.. К слову, Курт, был ты удивлен, когда
узнал об этом?
— Нет, — отозвался он, не задумавшись, — это было
логично.
— Еще одна твоя неплохая черта: ты не умеешь
удивляться.
— Некоторые полагают, что это качество говорит о моей
узколобости.
— Я сказал не так, — тихо возразил Бруно.
— Именно так. Ты сказал «ограниченность души и узость
мышления».
— Это не одно и то же.
— Вы можете завершить все свои споры, — перебил их
наставник, — когда я отойду к Господу. Надеюсь… Если же
всерьез взглянуть на твои слова, Бруно, то ты в какой-то мере
прав.
— Et tu, Brute[20], — пробормотал Курт
недовольно; отец Бенедикт с усилием кивнул:
— И ты прав тоже. Прав, когда ждешь от мира всего — всего,
чего угодно, о чем только можно помыслить. Ты не удивишься, если
внезапно солнце повернет вспять и вздумает сесть на востоке, ты
станешь думать, отчего так случилось, можно ли сделать что-то в
связи с этим и надо ли делать вообще. Хотя, думаю, некоторое
удивление вызовет у тебя человек, который, проходя мимо упавшего,
остановится и подаст ему руку. Муж, проживший с супругой до конца
жизни и ни разу не взглянувший на сторону.