Сразу к делу; это он ценил в тех, с кем случалось работать,
всего более. Как ни крути, а одно неоспоримое достоинство у этой
отшельницы имелось — в отличие от ее живущих среди людей товарок,
она не имела склонности к долгим рассуждениям и показательным
выступлениям, призванным внушить посетителю мысль о ее величии и
могуществе. Во-первых, любой их тех, кто приходил сюда, знал о ее
возможностях достаточно, а во-вторых, судя по всему, подобные
развлечения приелись ей еще лет сто пятьдесят назад.
— Есть человек, — стараясь говорить выдержанно и
внятно, пояснил Ленца, достав принесенный с собой мешочек с
дукатами, набитый до треска в швах, и держа его теперь в ладони на
виду. — У него есть вещь. Я хочу знать, куда он спрятал
ее.
— Убери, — потребовала старуха, кивнув на
кошель. — После.
«Точно», — спохватился он, торопливо спрятав мешочек. В
прошлый раз она тоже не стала брать платы заранее; что ж, разумно.
Надуть ее, не заплатив по исполнении работы, никто не сможет — кара
за подобную выходку будет немилосердной, а получение вознаграждения
за еще не сделанную работу, как знал Ленца на собственном опыте,
может выбить из колеи и даже вовсе сорвать рабочий настрой. Не
говоря уж о том, что довольно обидно, не сумев справиться с
поручением, вздыхать и отдавать обратно звонкие монеты, которые уже
подержал в руках и которые почти уже начал считать своими. Бывало,
что в связи с этим возникали и нехорошие мысли в отношении
заказчика…
— Эта вещь, — продолжила старуха, все так же не
шевелясь. — Она твоя?
— Не совсем, — замявшись на миг, отозвался Ленца
неуверенно. — Я бы сказал, она ничья. Просто сейчас находится
у этого человека.
— Ты держал ее в руках?
— Нет, — вздохнул он с сожалением; та недовольно
пожевала губами, и до слуха донеслись обрывки слов неведомого
языка, но вполне ясного содержания.
— Есть у тебя вещь, принадлежащая этому человеку?
— Лучше: есть его изображение.
— Дай, — потребовала она, и Ленца, подступив ближе,
аккуратно выложил на открытую высохшую ладонь германский талер.
Мгновение старуха пребывала в неподвижности, а потом
содрогнулась и отпрянула, словно кошка, внезапно и нечаянно
наступившая лапой в кипяток, так же истошно зашипев и
скорчившись.
— Убери! — вырвалось из сморщенных губ, и монета
отлетела куда-то в темноту у стены.