— Вы само очарование, госпожа фон Рихтхофен, —
усмехнулся он. — Даже воображать не хочу, каково мне было бы,
будь вы на другой стороне… Хорошо, — подытожил Рудольф, вновь
посерьезнев. — Майнцский курфюрст — это большая победа: на
любых выборах именно его голос решающий, и теперь голос этот — мой.
Стало быть, руки у меня уже много свободней, и против меня лишь
двое — саксонский герцог и архиепископ Трира. Но неизвестно, какое
место занимает темная лошадка — бранденбургский маркграф…
— Он же ваш брат, Ваше Величество. И без вашего
покровительства он не получил бы ни пяди земли, не говоря о
курфюршестве…
— …каковое было ему дано лишь для того, чтоб в нужный час
иметь в нем союзника, — отмахнулся Рудольф. — Он не имеет
на сей счет никаких иллюзий — у нас с Йоханом никогда не было
семейной теплоты в отношениях. Остается надеяться на то, что у него
хватит ума не выставляться, не в его это интересах: стоит лишь
императорскому престолу перейти в иные руки — и он вылетит из
Бранденбурга со свистом. Хорошо, если живым.
— Полагаю, он должен это понимать.
— Что он может понимать; ему двадцать три —
мальчишка! — и я не знаю, чего ждать от него. Почти уверен,
что удара в спину.
— Отчего же столь мрачно, Ваше Величество?
— Есть причины так думать, — отозвался он хмуро и,
помедлив, нехотя докончил: — Они с Зигмундом от одной матери…
Йохан полагает, что это я повинен в его гибели. Он ни разу этого не
сказал прямо, но я знаю, что это так, и боюсь, что в решающий
момент эмоции и желание свести счеты могут перевесить доводы
разума. Кроме того, он боготворит отца и тихо презирает меня за
доставшуюся мне немалую часть немецкой крови. Смешно, —
сумрачно усмехнулся Рудольф. — Здесь мне каждый ставит на вид
мать-немку, в Германии — отца-богемца. Знаете, «Саксонское зерцало»
вообще отказывало богемскому королю в праве голоса при выборах
Императора — «потому что он не немец»?
— Знаю, Ваше Величество.
— Всего-то сто с небольшим лет назад. И вот — богемец на
троне; какой удар по самолюбию… К слову, вам-то самой не претит
служба «ненемцу»?
— Хоть мавру, — фыркнула она. — Если он будет
царствовать во благо моей страны. Если же чистокровный германец
станет вытворять что-то, что пойдет ей во вред, — я же первая
создам заговор с целью его устранения. Управление государством — не
собачья случка, и чистота породы здесь не самый важный