Во время всего пути до Бамберга об этом не было сказано ни слова
и не было сделано ни единого, ни малейшего намека; Нессель и Курт
беседовали о людской природе и болезнях, о Каспаре в пределах
допустимого закрытостью сей темы, равно как и о цели путешествия
майстера инквизитора, о погоде этим летом и о верховой езде,
которая давалась нежданной спутнице не слишком легко.
Нессель сидела в седле неловко, к тому же явно тяготясь
необходимостью ношения женского наряда. Подаренный ей деревенской
доброй душой допотопный мешок, по недоразумению зовущийся платьем,
она сменила на строгое облачение, выданное ей руководством
академии, в котором смотрелась по-прежнему несколько неуклюже, но
хотя бы достаточно благопристойно для того, чтобы пребывать в
сопровождении инквизитора. Посовещавшись и прикинув так и этак,
Бруно и Висконти постановили обрядить ведьму в одеяние терциарки –
монахиня из нее вышла бы никудышная, однако образ простой мирянки
по понятным причинам даже не рассматривался как вариант. Теперь
Нессель красовалась в белом платье с черной накидкой в подражание
доминиканскому хабиту и белом же крюзелере, полностью скрывающем ее
коротко обрезанные волосы. Обвившийся вокруг запястья розарий явно
мешал ей, и ведьма лишь ко второму дню пути перестала поминутно
спрашивать, нельзя ли обойтись без него, и вправду ли он так нужен
для соблюдения образа.
По улицам города она перемещаться верхом не рискнула, и Курту
тоже пришлось спешиться, пойдя дальше пешком и ведя жеребца за
собою. Лесная ведьма с каждым шагом выглядела все более несчастной
и подавленной и шагала, точно деревянная кукла, стараясь не
смотреть по сторонам и плотно сжав губы, точно вокруг витало
невыносимое зловоние.
– Тебе нехорошо?
На Курта она не обернулась, лишь коротко мотнув головой, и,
помедлив, отозвалась негромко:
– Слишком много людей. Давит.
– Потерпи, – ободрил он, чуть придержав шаг. –
Попытаюсь найти трактирчик поспокойней и комнаты поудаленней; там
отоспишься в тишине – полегчает. Слава Богу, тебе не обязательно
оттуда выходить.
– Комнаты? – переспросила Нессель,
нахмурившись. – То есть, я буду в четырех стенах одна с утра
до вечера и с вечера до утра? Мне это не нравится, я не хочу быть в
одиночестве в чужом городе, где (ты сам говорил!) меня могут даже
убить. Я не буду тебе мешать, уж ты-то должен знать, что я не из
болтушек. Или ты вдруг меня застеснялся?