– Отчет…
– Позже напишешь, забудь.
– Даже так, – отметил Курт, медленно обведя взглядом
лица собравшихся. – Стало быть, стряслось нечто и впрямь
необычное… Что у вас случилось и по какому поводу было
заседание?
– Быть может, сперва передохнешь? – возразил Бруно; он
усмехнулся:
– Конечно. Сейчас я пойду есть да спать, и разумеется, я
спокойно усну, не терзаясь любопытством и не пытаясь угадать,
отчего у членов Совета столь постные физиономии, будто завтра
наступает Конец Света… Говорите уж. Что происходит?
Бруно переглянулся с Висконти, бросил взгляд в сторону
молчаливого кардинала и, помедлив, поднялся.
– Сейчас вернусь, – вздохнул он, направившись к
двери. – Услышишь все из первых уст.
В комнату Бруно возвратился спустя несколько минут; войдя,
посторонился, пропуская вперед своего спутника, выглянул в коридор,
окинул взглядом обе его оконечности и плотно прикрыл дверь.
– Курт Гессе, следователь первого ранга, особые
полномочия, – сообщил он, снова усаживаясь к столу, и кивнул
на табурет рядом с собою: – Прошу вас.
Вошедший молча кивнул, тяжело опустившись на сиденье, и оперся о
стол локтями, перенеся на него вес и как-то неловко отставив ногу в
сторону. Итак, больная спина и что-то не так с коленом; рана?
Просто суставные боли, возраст?.. Вполне вероятно; лет ему не
меньше сорока пяти – сорока семи, и, судя по изможденному
лицу, – годы эти проведены не в тиши и скуке скриптория…
Знакомое лицо…
– Дитер Хармель… – продолжил Бруно, и Курт оборвал,
договорив:
– … curator rei internae[3].
– Знаете меня? – поднял бровь вошедший; он
усмехнулся:
– В некотором роде. Одиннадцать лет назад, когда я был
начинающим двадцатидвухлетним следователем, вы пытались затащить
меня на помост за халатность или преднамеренное саботирование дела.
Кельн, расследование убийства студента университета…
– … погибший на допросе соучастник.
– После допроса, – возразил Курт с
нажимом. – Повесился ночью в камере. Отто Рицлер,
университетский переписчик. Вам не терпелось доказать, что я должен
разделить его судьбу.
– Вашим обидчиком опасно становиться, – усмехнулся
Хармель. – Какая нехристианская злопамятность.
– Просто хорошая память. Злобность прилагается в
довесок.
– Да, я вижу, – уже серьезно согласился
куратор. – Память и впрямь отличная; я бы спустя столько
лет имя не вспомнил. Я и не вспомнил, собственно… Оправдываться за
свою ошибку не стану: надеюсь, вы понимаете спустя столько лет
службы, что я не мог не предположить самого худшего.