Я ускорила шаг, обогнав двух муниципальных чистильщиков, которые
неспешно брели к решетке. Черные балахоны и острые капюшоны
придавали им жутковатый вид. Чистильщики на ходу натягивали грубые
перчатки и доставали заостренные палки — к утру на них будут
нанизаны десятки уродливых белесых тел. Чистильщикам платили по
количеству истребленных паразитов. Я точно знала сколько — сентим
за десяток. Несколько дней назад, отчаявшись найти хоть какое-то
место, я почти решилась наняться на эту малопривлекательную работу,
но строгий служащий в санитарной конторе выставил меня вон.
Впрочем, я ни капли не расстроилась.
Улицы становились все темнее и неуютнее. Прогресс и магия еще не
добрались в плохо обустроенные торговые и рабочие районы.
Единственным свидетельством красоты и величия столицы, доступным
всем ее жителям, были Небесные Часы, но в такую погоду холодное
мерцание исполинских цифр, стрелок, шестеренок, астрологических
символов и фаз небесных тел с трудом пробивалось сквозь толщу
темных туч.
Каждый раз, когда неизменное марево над окраинами ненадолго
расходилось, меня охватывал невольный восторг перед изумительным
магическим творением, украшающим небо над Великим Аэдисом, городом
Магии и Прогресса, столицей Аквилийской империи.
На заре Эры магии, двести лет назад, Астрариум — Небесные Часы —
придумал придворный теург-механик Филион Кастор, а призванный демон
высшего легиона воплотил его фантазию. Цена сделки была высока.
Теург возвел на жертвенный алтарь сотни животных и людей. Когда я
вспоминала об этом, красота призрачного небесного механизма
начинала казаться мрачной и подавляющей, как будто неустанно
движущиеся колоссальные шестерёнки и армиллы были готовы затянуть и
безжалостно перемолоть и меня, и всех прочих жителей города.
Я брела, глядя на бледное отражение небесного сияния на мокрой
мостовой, и чувствовала себя маленькой, никчемной и глубоко
несчастной. Мои планы шли вкривь и вкось, будущее казалось
безрадостным.
Когда я вышла из вагона и впервые ступила на шумные улицы Аэдиса
три недели назад, я испытывала смесь ужаса и радости. Сердце пело в
предвкушении свободы и новых открытий, но непривычная обстановка и
толпы людей — быстрых, шумных, напористых — пугали до дрожи. Всю
жизнь я провела в небольшом городке, в религиозной общине с
простым, однообразным укладом; попав в столицу, я чувствовала себя
как потерянный щенок, который сдуру выскочил на оживленную дорогу и
оцепенел от страха под мчащимися вокруг него колесами и копытами.
Два дня я просидела в неуютной комнате, которую мне сдала дальняя
родственница, и боялась высунуть нос на улицу.