— Жизнерадостный.
Ростислав провожал сына взглядом, и
на его лице появлялась странная, даже как будто виноватая улыбка, и
сердце мое отчего-то сжималось.
— Я ведь не очень хотел так рано
заводить ребенка, — сказал он мне уже как-то после Нового года,
когда мы проводили в декрет Владу и что-то разговорились о детях, в
который раз задержавшись на работе вдвоем. — Лида старше меня на
пять лет, ей было уже двадцать пять, когда мы поженились. Я ей
сразу сказал, что пока не будет своей квартиры и стабильной работы,
никаких детей. Но она хотела. И так обрадовалась, когда
забеременела, когда рассказала мне, просто сияла... — Он помолчал,
глядя куда-то вдаль. — Я сказал, что она «залетела» мне
назло.
— Да ты с ума сошел, — честно сказала
я, откладывая карандаш. — Я б на месте Лиды за такие слова тебя
сковородкой приложила.
Ростислав невесело усмехнулся.
— Спасибо за честность, Юстина
Борисовна. Другого от тебя и не ожидал. — И я еле сдержала
неожиданно довольную улыбку. Впрочем, после следующих его слов она
как-то сама собой пропала. — Если б на месте Лиды была ты, мы б
тогда, наверное, и расстались. Ну, если бы ты не убила меня
сковородкой.
— Спасибо за честность, Ростислав
Евгеньевич, — сказала я, копируя его интонацию, чтобы скрыть
досаду. — Другого и не ожидала.
— Когда родился Сережка, я, если
честно, не сразу осознал, что вообще произошло, — сказал Ростислав
немного времени спустя. — Что-то маленькое орет, есть просит,
болеет, зубы лезут у него, по дому бегает, путается под ногами. Но
однажды... Сережке было пять, помню, как сейчас. Мы, родители,
пошли в детский сад: поздравлять девочек на восьмое марта, дарить
подарки — все как положено. Лида Сережку тогда нарядила, как
короля. И вот идет праздник, я смотрю, как Сережка дарит цветы и
целует в щеку свою девочку, как поздравляет ее, такой взрослый и
серьезный... И тут меня как будто... — он покосился на меня, —
сковородкой приложили. Это мой сын. Этот ребенок в брюках
и белой рубашке — личность, отдельный от меня организм, который
думает свои мысли и который существует независимо от меня, и
сделал его я.
Последние слова были пропитаны таким
самодовольством, что я не выдержала и прыснула, и через секунду мы
смеялись оба.
— О господи, — сказала я, — вы,
мужчины, такие дети, когда дело касается детей.