...Я вышла из поезда на перрон
Бузулукского вокзала и почти сразу их увидела. Чеховские толстый и
тонкий: мой шарообразный пузатый папа Боря и Костя Лукьянчиков, как
обычно, с сигаретой, растрепанными волосами и взглядом, который
нашел меня в толпе в мгновение ока.
— Папа! — позвала я, и папа меня тоже
увидел. Костя пошел мне навстречу, чтобы взять чемодан, но я
пролетела мимо него и рухнула папе в объятья, неожиданно залившись
слезами. — Папочка, я так соскучилась, миленький мой!
Он обнял меня, по-доброму ворча, что
мне, дескать, двадцать семь, а я все плачу, когда приезжаю домой,
но я видела, что он тоже растроган.
— Красавица моя домой приехала, —
сказал он Косте довольно, целуя меня в лоб.
— Да какая красавица, дядь Борь,
какая, блин, красавица? — зло сказал тот, подтаскивая чемодан. —
Юсь, ты себя в зеркало давно видела? Одни кости остались, как щепка
стала, ты там вообще ешь на своих Северах?
— Костя. — Я от избытка чувств обняла
его и коротко поцеловала в по-обычному чуть колючую от щетины щеку,
но тут же отстранилась, отступила, переводя взгляд с одного на
другого. — Погодите. А вы почему вместе-то? Метеорит где-то
упал?
Мои родители не очень жаловали Костю.
Мама, вздыхая, говорила, что я и он людей смешим нашими постоянными
ссорами-разлуками, и хоть папа и ворчал на нее, что, дескать, мы
взрослые и разберемся сами, но за три года Костя ни разу не был
приглашен в наш дом. При встрече мои родители и он обменивались
разве что вежливым «здрасте». А тут вдруг они вместе приехали меня
встречать, и папа будто даже смотрит на Лукьянчикова чуть менее
подозрительно и как-то... выжидающе?
— Кто былое помянет — тому глаз вон,
— сказал папа философски, и я отстала, но надеялась пристать к
Косте чуть позже.
Я забралась на переднее сиденье
Костиной «Шевроле Нива» и пристегнулась. Лукьянчиков тут же
закурил, хоть и выбросил сигарету пять минут назад, когда встретил
меня на перроне, и я нахмурилась.
— Много куришь.
— Много, — огрызнулся он. Похоже, наш
мир стремительно заканчивался. — Закрой окно, продует тебя,
щепка.
— Если закрою, в дыму задохнусь.
Он вышвырнул сигарету и
демонстративно закрыл свое окно. Я сделала то же самое.
Мы добрались до моего дома уже скоро:
от Бузулука мою деревню отделяло всего 14 километров, так что путь
был совсем короткий. Уже стемнело, но я знала родные улицы как свои
пять пальцев, и с какой-то саднящей в сердце ностальгией оглядывала
дома со светящимися окнами и пыталась узнать людей, мимо которых мы
проезжали.