Они снова переглянулись, и я не
выдержала:
— Да чего вы переглядываетесь-то,
мам, пап?
— Ты ведь с ним три года встречалась,
— осторожно сказала мама. Папа, явно не желая влезать в женские
дела, молчал, но по лицу было видно, что мамины слова он одобряет.
— Не совсем уж вы друг другу-то безразличны. Ты меня слушай, Устя,
но делай сама, как сердце велит.
Сердце. Господи, какие они у меня
наивные. Если что и было от меня нужно Лукьянчикову, то явно не
сердце. Приклеило его, да... Только не за сердце приклеило,
идиота.
— Наелась, — сказала я, поднимаясь. —
Спасибо, мам, пойду гляну, что там баня. Так устала с дороги,
сейчас помоюсь и спать... с ног просто валюсь.
— Поговори с Костей завтра, — кивнула
мама. – Обдумай все и поговори.
— Да не буду я с ним говорить, уже
все сказано, — сказала я, правда, попридержав «гонор» в присутствии
папы. — Замуж я за него не собираюсь. Всю жизнь мучиться и думать,
сколько маленьких Лукьянчиковых по деревне бегает? Нет уж. Встречу
еще нормального...
Ростислав.
Я задохнулась, когда имя вылетело на
свет из темноты, в которой скрывалось, и на пару секунд просто
застыла на месте, не веря тому, что только что подумала.
Нет, Юстина, нет, даже не смей. Ты
спятила совсем, с ума сошла, рехнулась? Какой Ростислав,
очнись!
Я схватила куртку и вышла из дома, но
почему-то ноги понесли меня не к бане, жарко дышащей в ночь
ароматным дымом, а куда-то на улицу, быстро, торопливо, почти
бегом, словно я могла бы так избавиться от имени, настигшего меня
за 2000 километров от его обладателя.
Я проходила мимо дома Лукьянчикова,
когда увидела его. Костя выгнал машину из гаража и как раз закрывал
двери, и во мне вдруг с удвоенной силой вспыхнула ярость, злость,
знаменитое тумановское бешенство, застилающее глаза пеленой и
лишающее разума в мгновение ока.
— Так вот, значит, как!
Костя замер ко мне спиной с замком в
руке, потом обернулся, и глаза его сверкнули двумя зелеными
лезвиями.
— Что «как», ты что здесь за...
Но я не дала ему договорить. Свернув
с дороги, я направилась к нему, распаляясь все больше, докрасна,
добела, дочерна, задыхаясь от ненависти и обиды и какой-то кучи
эмоций, которые я даже толком не поняла.
— Вот она — вся цена твоим словам,
Костя! Вот она какая! — Он бросил замок под ноги, глядя на меня, и
тоже двинулся мне навстречу, а я шла и вопила, наплевав на то, что
меня слышат соседи... вообще на все. — Ради этого ты к моим
родителям приходил? Ради этого в душу людям лез — чтобы через пять
минут уже к девкам своим собраться и поехать?