Верила искренней радости, когда я,
сдав экзамен на водительские права с первого раза, прибежала к нему
вприпрыжку, улыбаясь, как безумная.
— А я тебе разве не говорил? —
возмущался Костя, обнимая меня и сцеловывая с моих губ счастливый
смех. — Я же сказал тебе, что ты сдашь, разве нет? А ты тряслась
все утро.
— Костя, я сдала, сдала! — пищала
я.
Он тихо и как-то непривычно ласково
смеялся вместе со мной, но потом начинал кашлять и вырываться.
— Ненормальная, да отпусти уже,
задушишь!
Но мы были слишком похожи. Косте
нужна была спокойная девушка, которая сносила бы его взрывы, а мне
нужен был спокойный парень, который не обращал бы внимания на
мои.
— Да хватит на меня орать!
— Иди к черту, Лукьянчиков, и не
возвращайся!
И вскоре наших ссор стало больше, чем
примирений. Врозь скучно — вместе тесно. Это было точно про
нас.
И все же, когда я узнала, что Костя
после очередной ссоры мне изменил, я сначала не поверила своим
ушам. Стояла, не чувствуя ничего внутри, и слушала, как мама
рассказывает о том, что на работе к ней сегодня подошла тетя Тая и
поинтересовалась, рассталась ли «Устя с Костиком». Его видели вчера
вечером в нашем деревенском клубе с какими-то пьяными девками, и
одна постоянно висла у него на шее... и он ей это позволял.
Мои подруги — с неохотой, отводя
глаза, — но подтвердили.
Я знала — мы в деревне все всё о друг
друге знаем, — что Костя в тот день повез отца и мачеху в Оренбург.
Его не было до вечера, и я, то почти плача, то скрипя зубами от
желания запустить в стену чем-нибудь тяжелым, ждала его — и
разговора, считая минуты.
Я увидела из окна его машину и через
час, когда Лукьянчиков уже точно распрощался с отцом и был дома
один, пришла к нему сама.
Костя не отрицал. Ни слова. Ни
минуточки. Курил, смотрел на меня, прислонившись к косяку двери, и
только все крепче сжимал губы, и от его молчания, от отсутствия
даже попытки оправдаться я вдруг сорвалась на слезы, хотя раньше
при нем себе их не позволяла, и закричала, что больше никогда не
хочу его видеть, и наговорила кучу всего, припомнив, как меня
предупреждали и как много раз я слышала, но не верила, не верила в
то, что он такой...
— Уходи, — сказал он, отведя глаза,
казавшиеся еще зеленее на мертвенно-бледном остроскулом лице. — И
не приходи сюда больше, поняла? Пошла к черту!