Я, с трудом выдирая ноги в резиновых
сапогах из крепко обнявшей их глиняной каши, согласилась.
— Я натопчу, — предупредила сразу,
открыв дверь.
— Переживу, — буркнул он, глядя, как
я безуспешно пытаюсь скинуть с сапог налипшую грязь. — Ты к Людмиле
Никитичне?
— Угу.
— Что там она?
— Не очень она, — сказала я невесело,
и по лицу Кости было видно, что он искренне огорчился.
Бабуля у меня вот уже лет десять была
божий одуванчик, а в этом году как-то быстро, почти стремительно
начала сдавать, высыхать, даже ссыхаться, правда, разума и
живости не теряла и по-прежнему звонила мне на домашний телефон и
звонко кричала в трубку:
— Устиньюшка! Ну ты придешь
сёдни ко мне или нет?
— Приду, бабуль! — кричала я в ответ,
и она радостно и по-молодому смеялась и сразу начинала говорить о
делах:
— Ну тогда я тебя поджидать буду.
Тебе с чём пироги: с капустом или с рыбом сделать? Я могу и тех, и
тех, ты тольке скажи.
— С капустом, бабуль! — выбирала я,
смеясь, и она заканчивала разговор, бормоча «ну, с капустом так с
капустом, тесто у меня готово...».
Я старалась навещать ее каждый день.
Прибиралась в доме, мыла пол, забирала в стирку одежду, приносила
чистое постельное белье. И говорила, говорила, говорила... Мы с ней
могли с утра до ночи не замолкать.
— А твой-то что, не зайдет? —
спросила бабуля, когда я вышла из Костиной машины и, чавкая
сапогами, стала филигранно обходить огромную лужу у крыльца.
Костя для нее всегда был «мой»,
независимо от того, расставались мы или сходились, и даже сейчас,
год спустя после моего отъезда, так и остался для нее моим. И вот к
ней-то Лукьянчиков в пору наших с ним встреч-расставаний заходил
часто. Бабуля его всегда привечала.
— Идем, Костик, я тебе пирога с
капустом свежего отрежу, — сказала она, поманив его рукой. — Только
спекла.
— Мы с вашей Юськой поссорились,
Людмила Никитична, — сообщил ей Лукьянчиков, закуривая и выпуская
дым в окно. — Не зайду.
— Ну тогда постой-ке тут, сейчас я
тебе вынесу, — сказала бабуля дипломатично. — Не уезжай.
— Обойдется, — буркнула я, уже
открывая дверь в сени.
Бабуля сделала вид, что не
слышала.
— Вы лучше Юську покормите, — сказал
Лукьянчиков вслед, пока я придерживала для бабули дверь. — Совсем
щепка стала на своих Северах. А я поеду, некогда мне пироги
есть.
Бабуля уже не услышала, торопясь
отрезать своему ненаглядному Костику кусок теплого пирога, а вот я
— да, и вскипела мгновенно, так, словно была костром, в который
вдруг плеснули бензин. Обернулась, хлопнув дверью, сделала два шага
вниз по ступеням крыльца и вцепилась в удерживающий резную крышу
столбик, так крепко, что побелели пальцы.