Но когда мы вернулись с кладбища и
собрались на поминки, и пустой бабушкин дом заполнили голоса ее
стареньких подруг, бормочущих «много не накладувай, я стольке не
буду», «сёдни тяпло, в хороший день Людмилу провожали», «суп с
лапшом вкусный какой получился», я вдруг не выдержала и, выбежав на
крыльцо, упала на ступеньки и заревела в голос.
Мне потребовалось несколько долгих
месяцев, чтобы понять, что я ее больше никогда не увижу. Разве что
только во сне... и в такие ночи я просыпаюсь с легкой болью в
сердце и почти чувствуя носом запах теплых капустных пирогов.
Раньше в моей деревне школ было две:
деревянная начальная и кирпичная средняя, в которой занимались
ученики с пятого по одиннадцатый класс. Ко времени моего появления
на свет население Солнечногорки так обмельчало, что начальную школу
закрыли совсем, переведя все одиннадцать классов в двухэтажное
кирпичное здание. Опустевшую же «деревяшку», немного подкрасив,
отдали под деревенский клуб.
Полы в клубе, хоть были еще крепкие,
но скрипели нещадно при каждом шаге, ряды кресел, установленные в
незапамятные времена перед крошечной сценкой, уже давно щербатились
дырами, но молодежь все еще собиралась вечерами в темном актовом
зале или бывшей школьной столовой, и, подключив к чьему-нибудь
телефону потрепанные колонки, устраивала танцы.
Пили чаще крепкий деревенский
самогон... не всегда умеренно, и иногда под утро тем, что еще
держались на ногах, приходилось растаскивать чуть тепленьких
товарищей по домам. Сдавали иной раз родителям прямо с рук на руки.
Те отцы, что еще справлялись со своим чадами, бывало, ухватывали их
за вихры и тащили к бочкам с водой, заготовленным для полива, а
зимой и просто в ближайший сугроб.
— Ничо-ничо, пару раз курнешься в
водичку-то и прочухаешься ты у меня! — частенько чихвостил своего
здоровенного сына Володьку наш сосед дядька Максим, «курная», то
бишь окуная его в бочку. Володька покорно терпел и отцовское
купание, и мои насмешки... и уже на следующий день снова приползал
домой на рогах.
Наша пустеющая деревенька была похожа
на ленивую бабу, которая лежала себе на печи и, зевая, поглядывала
на двор и думала о том, что вот надо бы встать и что-нибудь
все-таки сделать, пока не кончился день... И только в клубе кипела
жизнь: встречами и расставаниями, драками и признаниями в любви под
аккомпанемент матерков, хохотом и пьяными слезами, такими же
фальшивыми, как и уверения в вечной дружбе.