И это с его женой я хотела поменяться
местами... И это его я считала образцовым отцом...
— Юстина.
Я остановила Ростислава жестом, хоть
и малодушно не смогла встретиться с ним взглядом.
— Не делай хуже. Я пыталась с тобой
забыть о своем муже, ты — о девушке, которую когда-то любил. Мы оба
едва не совершили то, о чем могли бы жалеть всю жизнь. Я бы никогда
ни тебе, ни себе этого не простила, и ты это знаешь, раз уж я так
похожа на нее. — Я перевела дыхание, чувствуя, как стены вокруг в
буквальном смысле на меня давят. — Я все-таки доберусь домой сама.
Не провожай.
Я молча вышла из номера и направилась
по коридору, цокая каблуками и ловя краем уха отзвуки доносящихся
из-за прикрытых дверей номеров чужих жизней.
Кто-то смеялся.
Кто-то говорил о чем-то
серьезном.
Кто-то звенел бокалами и пел.
Кто-то плакал.
Уже у лестницы, ведущей на первый
этаж, я все-таки остановилась и оглянулась на номер, где остался
Ростислав. И четкое ощущение потери овладело мной, когда я поняла,
что даже несмотря на то, что мы не смогли заняться на этой узкой
кровати сексом и остановились, призрачное что-то,
возникшее между мной и Ростиславом Макаровым за эти два с половиной
года, в этот день и этот вечер сделало первый шаг к превращению в
ничто.
Ростислав рассказал мало, показал мне
лишь верхушку айсберга — в общем-то, как и я, — но самое главное я
поняла точно.
Этот день и этот вечер были не
случайными. Что-то заставило его, наконец, перейти черту и сделать
то, что он мог сделать раньше, намного раньше, если бы захотел.
Я думала, что это связано с
Александрой. Я думала, что это могло быть попыткой бегства от нее —
такой похожей на те, что предпринимал, чтобы уйти от меня,
Лукьянчиков.
Мы не смогли, Костя смог — но итог в
любом случае был одинаковым. Стало хуже только нам самим.
Я и Ростислав стали отдаляться друг
от друга с того дня. Это было, в общем-то, закономерно, после того,
что мы друг о друге узнали, и оттого, что отчуждение это
происходило при полном непротивлении сторон, мне иногда было даже
не по себе. Я думала, что буду ощущать себя преданной, злиться,
понимая, что все это время, все эти слова и дела — все они
принадлежали не мне, а той женщине, образ которой он так обреченно
пытался во мне вернуть... но этого не было. Точнее, было, но
задевали эти чувства не мое сердце, а только мою гордость.