Как и сейчас. Наверное, вся картина
понемногу складывалась с самого начала. А сейчас добавился
последний штришок. И теперь известно имя убийцы. Имена.
Девушка потянулась к гребню. Зеркала
в камере нет. Даже куска металла. Но негоже дочери лорда Таррента
встретить смерть чучелом огородным. Даже если свидетели – лишь
недостойные своего служения монахи и монахини, хмурое утреннее небо
и невидимые души предыдущих жертв.
Ирия усмехнулась, расчесывая длинные
светлые вьющиеся волосы. Хоть что-то дала судьба действительно
красивого – волосы и глаза. А то всю мамину красоту Эйда взяла,
сестрам крохи оставила...
Как странно – уже в третий раз
готовиться к смерти.
Здесь.
В Ауэнте.
И снова здесь. Говорят, три –
решающее число, вот круг и замкнулся. Судьба смеялась, когда давала
приговоренной ненужную отсрочку.
Лучше бы Ирию убил Анри - той
страшной весной! Ее и Эйду... Всё равно больше не случилось ничего,
зачем стоило выжить. Разве что встреча с Ним...
Нет, и это - неважно. Он
наверняка Ирию даже не помнит.
Анри, ты не знал, что иногда самое
жестокое – оставить в живых. Действительно не знал. Иначе бы не
колебался.
Дверь зловеще заскрипела. Теперь-то
уж точно открывается.
Ирия, дочь покойного – убитого! -
лорда Эдварда Таррента, пленница основанного предательницей
аббатства, отложила гребень. Тряхнула гривой светлых волос и
потянулась за кувшином.
4
На пороге - мать. Без
рыцарей-леонардитов.
Приливной волной нахлынула слабость.
Кувшин едва не выскользнул из рук. Сил хватило лишь поставить его
на лавку. Осторожно. Единственный как-никак...
– Мама! Мама!! Мама!!! Мамочка!!! –
Ирия разрыдалась, вжимаясь лицом в серый монашеский плащ...
Сестра Валентина, бывшая графиня
Карлотта Таррент, замерла на целый перестук сердца. Ледяной
статуей. А потом всё так же холодно отстранила бывшую дочь
в сторону. Тяжело опустила ей руки на плечи и пристально взглянула
в заплаканные глаза. Без малейшей теплоты.
– Прекрати лить слёзы! Ты –
благородная дворянка! Дочь лорда.
Лед и каленое железо! И дорожки слёз
на лице сохнут сами. Выгорают огнем. И вовсе не теплом очага
Закатной Башни. Папиной.
– Наконец, ты – моя дочь,
если тебе мало всего остального! Не заставляй меня считать, что я
рожала одних слизняков и мокриц.
Ирия опомнилась.
Она полтора года не видела мать. Вот
и придумала добрую мамочку, сюсюкающую над детьми.