— Эх ты умник, привел, так скажи, как мы тут
в потемках те огурцы найдем?
Но у заводилы был план:
— Ложимся и катимся боком под уклон огорода, как
накатишь на огурец, так в наволочку! — отвечал
Сашка.
Ну и дело пошло. Набрали они огурцов немерено, устали
очень, и разбрелись с добычей по домам. Мальчишки
даже не подозревали, что их ждет дома.
А, к примеру, Илья дома получил очень конкретную нахлобучку
от матери: и за краденые огурцы («все равно, что вас
там не поймали — красть нехорошо»),
и за измазанную одёжу («мне ты работы прибавил, как
эту грязь и зелень теперь отстирать? Хоть бы
трошки[3] своей головой
петрил[4]»), и за шляние
по ночам. Пришел отец и тоже пожурил, а потом
остановил разошедшуюся жену, хватит мол, шут с ними
с огурцами.
Шут у Дениса было самое страшное ругательное слово. Он,
строго говоря, вообще не ругался. Когда кто его сильно
доставал или оскорблял, он говорил:
— А пошел ты к Шуту, — вставал
и уходил в сторону.
Много позже узнал Илья, что Шут, одно из прозвищ старого
бога Велеса, бога скотьего, как принято было считать. Это
не соответствовало истине: нет, был он и скотьим
богом, в том числе, а величали его Хозяином жизни
и смерти, подателем благ земных. Именно на суд Велеса
отсылал Денис своих обидчиков.
На следующий день от владельца огуречного огорода
в канцелярию поступила жалоба. Атамановы люди искали виновных,
да так и не нашли. А тот казак долго жаловался
и дома, и в трактире, что, мол, не люди были
на его огороде. Мол, люди бы взяли, сколько надо,
а эти весь огород потоптали. Не иначе черти полосатые
плясали!
[1] Кагай — вредный, не хороший мужик.
Слово считалось оскорбительным.
[2] Цыбарка — большое, изначально,
деревянное ведро литров на пятнадцать-двадцать. Таким доставали
воду из колодца. Впоследствии название перешло на железное ведро
примерно в двенадцать-пятнадцать литров.
[3] Трошки — немного, чуть.
[4] Петрил — думал.
Был на станице свой водовоз. Мужик одинокий, пожилой
и никчемный, так как пил запойно, бесконечно
и беспробудно. Надоело атаману жалобы на него
выслушивать: вечно он приставал то к одному,
то к другому посетителю трактира, выпрашивая
по гривенничку, да по копеечке
на шкалик[1].
А попрошайничество в то время
не приветствовалось. Позвал его атаман к себе
и говорит:
— Дед, Неждан, есть у меня для тебя работа: воду
возить. Работа не тяжелая, зато будешь ты при деле, и,
опять же, восемь рублёв жалования кажен месяц. Хата
у тебя имеется, на остальное хватит. Не будешь
больше попрошайничать копейки.