Он напомнил мне Мишу. Майкла,
мальчишку того же возраста, который своим невнятным сленгом вызывал
бурю злости со стороны взрослых, но при этом имел невероятных успех
у противоположного пола.
Тот еще засранец — но постоянно
крутился возле меня и компании, чувствуя себя взрослым при этом.
Здешнему мальцу такого не требовалось.
— Об этом не принято говорить, —
ответил он. — Если найдете Вани, спросите у него. И он скажет, что
натворил. Если захочет. Его для нас больше нет.
— Блудный внук не вернется в родную
обитель?
— Его не примут. Он вне семьи, —
голосом, который звенел металлом, проговорил мальчишка. — Пройдете
по улице прямо, — он указал нам раскрытой ладонью направление, —
потом свернете к реке и по следующей улице доберетесь до моста. А
там и до фабрики недалеко. Поспрашивайте там — и найдете.
— А если не найдем? — настороженно
спросил я после размытых объяснений.
— Найдете, — отмахнулся мальчишка и
быстро скрылся в толпе, даже не попрощавшись.
— Найдете... — передразнил его Дитер
и, взмахнув тростью, звонко стукнул ей в брусчатку. — И где нам
спрашивать...
Но все же он зашагал в указанном
направлении. Ни бабуля, ни мальчишка нас не обманули. Мы свернули
на соседнюю улицу, которая шла ближе к реке, поднялись на мост,
стоявший не далее, чем в полукилометре от Моста Двухсотлетия и меня
снова пробило на ностальгию.
— Интересно даже, как нам хватает
всего одного моста. И во Владимире, и здесь, — задумчиво проговорил
я.
— Одного моста через реку? Шутишь!
Там же не протолкнуться!
— Утром и вечером — есть немного. А
так — хватает. Вроде бы, — я пожал плечами. — Обещают построить
второй во Владимире уже сколько лет.
— Не рассказывай мне эти ужасы, —
Дитер презрительно скривил губы. — Там, должно быть, и Портовый
район крохотный?
— Там нет порта.
— Вообще?
— Абсолютно. И Восточной Ярмарки. И
Суздаль там — отдельный город.
— Так, хватит, фройнде, хватит,
прошу, — он демонстративно поднял ладонь, призывая меня
остановиться. Мы уже были примерно посередине моста. — Мы живем в
великой стране, посмотри только. И ты говоришь, что есть где-то
точно такая же, в которой все много хуже?
— Нет, почему же сразу «много хуже»?
Мы покорили космос и...
— Люди живут от этого лучше? — тут же
спросил Дитер.
— Нет, но...
— Дольше?
— Нет...
— Перестали работать? — наседал на
меня немец.